— Мы сделаем это в понедельник. Я думаю, что
здесь вам нечего опасаться, Дарби.
— Я тоже так думала раньше. Фактически я
чувствовала себя в полной безопасности, когда поднималась на пароход с
Верееком, который им не был. И я чувствовала себя очень спокойно в Нью-Йорке,
пока не увидела ковыляющего по тротуару Обрубка, и с тех пор я не ела…
— Вы похудели.
— Спасибо. Надо думать. Вы были здесь прежде?
— Она посмотрела в меню.
Он глянул в свое.
— Нет, но я слышал, что кормят здесь
великолепно. Вы опять перекрасились. — Волосы у нее имели светло-каштановый
оттенок, ресницы слегка подкрашены, а щеки подрумянены. На губах — помада.
— Если я и дальше буду видеть этих людей, то
волосы вовсе повыпадают.
Принесли напитки.
— Мы ждем, что утром в «Таймс» появится
что-нибудь. — Он не стал упоминать новоорлеанскую газету, потому что в ней были
фотографии Каллагана и Вереека. Он предполагал, что она ее видела.
Было похоже, что это ее не заинтересовало.
— Что, например? — спросила она, оглядываясь
по сторонам.
— Мы точно не знаем. Но нам не хотелось бы
оказаться побитыми нашими старыми соперниками из «Таймс».
— Меня такие вещи не интересуют. Я ничего не
знаю про журналистику и не собираюсь этому учиться. Меня держит здесь
одна-единственная идея — найти Гарсиа. И если она не осуществится, причем в
ближайшее время, я убираюсь отсюда.
— Простите меня. О чем бы вы хотели
поговорить?
— О Европе. Что вам больше всего нравится в
Европе?
— Я не люблю Европу и не люблю европейцев. Я
езжу в Канаду, в Австралию и иногда в Новую Зеландию. Чем вам нравится Европа?
— Мой дедушка был выходцем из Шотландии, и там
у меня целая куча тетушек. Я дважды бывала у них.
Грэй выжал лимон в джин с тоником. Компания из
шести человек вышла из бара, и она внимательно их рассматривала. Когда она
говорила, ее глаза непрерывно обшаривали помещение.
— Мне кажется, вам надо выпить и расслабиться,
— сказал Грэй.
Она кивнула, ничего не сказав. Шестеро
вошедших уселись за соседним столиком и заговорили по-французски. Язык звучал
мелодично и ласкал слух.
— Вам доводилось слышать каджунский диалект? —
спросила она.
— Нет.
— Это диалект французского, который исчезает
так же быстро, как и наши поймы. Говорят, что французы его не понимают.
— Вероятно, каджуны тоже не понимают
французов.
Она сделала большой глоток белого вина.
— Я рассказывала вам о Чаде Бруне?
— Не думаю.
— Он вырос в бедной семье каджунов из Ониса.
Семья существовала охотой и рыболовством в дельте реки. Он был очень смышленым
парнем и во время учебы в университете штата Луизиана получал высшую
академическую стипендию. Затем он поступил в юридический колледж в Стэнфорде,
который окончил с наивысшими показателями за всю историю колледжа. В двадцать
один год он получил право адвокатской практики в Калифорнии. Он мог бы работать
в любой адвокатской фирме страны, но избрал небольшое природоохранное
учреждение в Сан-Франциско. Он был блестящим адвокатом, настоящим гением в
области права, который много работал и вскоре начал выигрывать крупные судебные
процессы против нефтяных и химических компаний. В возрасте двадцати восьми лет
он был высокопрофессиональным судебным адвокатом. Его боялись крупные нефтяные
и другие корпоративные отравители окружающей среды. — Она отпила вина. — Он
заработал состояние и создал группу, ратующую за сохранение болот Луизианы. Как
было известно, он хотел участвовать в деле о пеликанах, но имел слишком много
других обязательств перед клиентами. Он внес в «Зеленый фонд» крупную сумму на
судебные издержки. Незадолго до начала суда в Лафайетте он объявил, что
возвращается домой для оказания помощи адвокатам «Зеленого фонда». В
новоорлеанской газете появилась пара статей о нем.
— Что с ним случилось?
— Он покончил жизнь самоубийством.
— Что?
— За неделю до суда его нашли в автомобиле с
работающим двигателем. От выхлопной трубы в салон был протянут садовый шланг.
Еще одно элементарное самоубийство в результате отравления угарным газом.
— Где находилась машина?
— В лесной полосе вдоль рукава Ляфурш, возле
города Галлиано. Местность он знал хорошо. В багажнике находилось кое-какое
туристское снаряжение и рыболовные снасти. Никакой предсмертной записки.
Полиция разбиралась, но не нашла ничего подозрительного. Дело закрыли.
— Это невероятно.
— У него были некоторые проблемы с алкоголем,
и он лечился у психиатра в Сан-Франциско. Но самоубийство явилось
неожиданностью.
— Вы считаете, что это было убийство?
— Многие так считают. Его смерть была большим
ударом для «Зеленого фонда». Его пристрастие к болотам могло изменить весь ход
судебного процесса.
Грэй допил свой стакан и загремел кубиками
льда. Она придвинулась к нему. Появился официант, и они сделали заказ.
Глава 35
В шесть часов утра в воскресенье вестибюль
отеля «Марбери» был пуст, когда Грэй спустился, чтобы купить «Таймс».
Воскресный выпуск был толщиной пятнадцать сантиметров и весил около пяти
килограммов. «Интересно, — подумал Грэй, — до каких размеров они собираются
догнать его в будущем». Он быстро вернулся в свой номер на восьмом этаже,
развернул газету на кровати и, склонившись, стал просматривать ее. На первой
полосе не было того, что он искал, и сразу все стало ясно. Если бы они вышли с
сенсацией, она была бы здесь, безусловно. Он боялся больших фотографий
Розенберга, Джейнсена, Каллагана, Вереека, возможно, Дарби и Камеля, и, кто
знает, может быть, они имели прекрасный снимок Маттиса, — и все эти действующие
лица могли появиться на первой полосе, и тогда бы «Таймс» вновь их обошла. Он
видел такую картину во время своего непродолжительного сна.
Но ничего подобного не было. И чем дальше он
продвигался, тем скорее пробегал страницы, пока не добрался до спортивного
раздела и объявлений. Он, пританцовывая, подошел к телефону. Набрав номер Смита
Кина, который уже не спал, спросил:
— Ты ее видел?
— Все прекрасно, — сказал Кин. — Интересно,
что у них случилось?
