— Говорите, я вас выслушаю, — несмотря на кажущуюся простоту в обращении, Константину вовсе не понравилась моя вольность, так что во фразе явственно послышалось недовольство.
— То назначение, которое я хочу для себя… его еще не существует в природе…
Проговорили с императором мы еще почти три часа, прервавшись лишь на доставленный прямо в кабинет перекус. В приемной толпились сановники, из-за двери несколько раз выглядывал адъютант, но монарх гнал всех, выпытывая у меня подробности идеи. И лишь разложив все по полочкам, он вынес весьма неопределенный вердикт:
— Я подумаю.
— Благодарю, государь.
— Времени много, пора заканчивать. Анна хотела вас увидеть, пройдете?
— Таким? — показал на уродливую стрижку и повязку, — Не стоит пугать ее высочество.
— Напрасно вы так, но, дело ваше. О времени следующей аудиенции вам сообщат.
— Благодарю, Константин Александрович.
В приемной напоролся сразу на десяток разновыразительных взглядов: от сочувствующих до откровенно злых. Поприветствовав всех, направился на выход, но еще в широком коридоре услышал окрик:
— Егор!
И плачущая, притянувшая меня к себе почти за уши великая княжна Анна, покрывающая поцелуями закрытый повязкой глаз, гладящая колючую макушку, подарила надежду, что у этой сказочки еще может быть если не идеальное, то хотя бы неплохое продолжение.
Прежний генерал-губернатор Петербурга и столичного округа Яков Илларионович Рылов, как и многие одаренные, погиб в первый день эпидемии — близость его жилища к центру сыграла свою роковую роль. Дела я передавал вновь назначенному. Было бы что и кому! Сгрузив немногочисленные папки на руки пока еще и.о. главы города, но с такой супругой, я думаю, ненадолго, прошелся взглядом по оставляемому кабинету.
— Я тут у вас из стола кое-что позаимствовал, — обратился к терпеливо ожидающему нашего ухода Сурадзе.
— Знаю, найду, куда списать, — кивнул министр обороны.
И вдруг этот медведь (редкий случай, но обрусевший потомок грузинских князей был не только крупнее, но еще и гораздо выше меня) крепко обнял моё вяло трепыхающееся тело со словами:
— Сынок, ты, главное, держись, это еще не конец!
— Спасибо, Давид Георгиевич! — сегодня я был в штатском, так что блюсти устав не требовалось, — Я в порядке. Как говорят умные люди: "Не дождетесь!"
— Вот так и держись, назло всем!
— Спасибо, буду!
Попытка Олега с занятыми руками отдать честь маршалу выглядела комично, так что я без зазрения совести вытолкал его в приемную.
— Наприветствуешься еще!
Олег еще не совсем освоился в новой роли, но постепенно возвращался к своему нормальному состоянию: немногословного, спокойного, деятельного и заражающего своей уверенностью человека. За что я его всегда ценил. Надеюсь, эти качества в скором времени оценит его новая семья.
Быстро поняв, что надо обзаводиться собственной командой, первым делом он попытался переманить Леху. К моему глубочайшему удивлению тот не согласился:
— Извини, брат, но без меня. Моя верность даже не в сердце, а тут, — похлопал он себя по колену, намекая, на обстоятельства нашего давнего знакомства, и на то, как легко отказался Олег от вассальной клятвы. Вовсе не так легко, как ему думалось, мне это стоило нескольких часов применения "шарма", но пилоты до сих пор не разговаривали друг с другом, хотя оба уже тяготились размолвкой.
Несколько хороших парней из "Кистеня" Олег все же увел. Не скажу, что обрадовался этому обстоятельству, в штате агентства и так зияло множество дыр, но препятствовать не стал. В том гадюшнике, где неожиданно оказался пилот, без верных людей ему пришлось бы туго.
Хоть император и пообещал прикрыть меня от Милославского, на встречу с ним я напросился сам.
— Что это? — спросил глава приказа, разглядывая кассету.
— Запись моего разговора с китайским вирусологом Хун Хунли. Я тут подумал, что вам интересно будет знать, над чем работают в Поднебесной, их центры и имена ведущих специалистов в этой области.
Милославский хотел поставить кассету на прослушивание, но я его остановил:
— Разговор на китайском, вам потребуется переводчик.
— Вот и переведешь, — не стал он менять решение.
Пришлось потратить часть времени на диктовку стенографирующему Антону.
— Считай, что вину свою ты почти загладил. Как тебе удалось это провернуть?
— Я ведь уже говорил, я очень обаятельный! — Вряд ли фирменная улыбка при моей теперешней страхолюдной внешности смотрелась, но не раскрывать же свои секреты. — Единственное, о чем прошу — не трогать самого ученого. Он там не главное звено, к тому же его помощь при эпидемии можно смело приравнять к работе Гольдштейна, без него бы Соломон Аронович вряд ли справился так быстро.
— Только поэтому?
— Признаюсь, есть у меня на него свои планы. Абсолютно не связанные с государственной безопасностью, и не могущие ей никак повредить.
— Может, все же примешь предложение его величества, и пойдешь главой императорской охраны? Я бы с тобой сработался, хоть и нагл ты непомерно.
— Я уже отказался. А насчет почти… я передам вам все материалы по процессу восстановления источника.
— И тем самым отведешь от себя все вопросы, когда восстановишь опять свой! Браво! — изобразил он беззвучно аплодисменты, — Но я не стану отказываться, мне много раз хотелось вытрясти из тебя эти сведения, хоть я и знал, что рано или поздно ты сам с ними придешь.
— Так между нами мир? — протянул я руку Тихону Сергеевичу.
— Мир! — подтвердил он, пожимая ладонь, — Чем теперь займешься?
— А то вы не знаете, что на меня опекунство и регентство над Потемкиными навесили!
— Знаю, но это же всего на четыре года?
— Полтора, если удастся пропихнуть изменения в их уставе и протолкнуть Ангелину в наследницы. Потемкиным вообще-то повезло, что их штаб-квартира не в столице была — эпидемия их управленцев почти не тронула, всего две-три фигуры первого звена пострадали. Поеду на Урал, знакомиться с хозяйством. Так и буду, видимо, в обозримом будущем циркулировать по кругу: Питер — Москва — Екатеринбург.
— А Москва почему? А! Сообразил! Ну, что ж, удачи!
— Спасибо, удача мне будет нелишней.
Говорят: не было счастья, да несчастье помогло. Будучи одаренным, я не осознавал, как сильно влияет симбионт на психику. Действительно верно отметила мать: одаренный, если чего себе надумает, его бульдозером не свернешь! Это не значило, что я собирался отказаться от своего дара, но, освободившись на время от давления, я переосмыслил целый пласт жизни.
Ведь погнавшись за чужой мечтой, я чуть было не потерял собственную. Мне не нужна была власть сама по себе — я и с той, что имел, не знал что делать. Мне не нужны были громадные деньги — с ними тоже надо еще уметь управляться. То, чего я хотел, лежало за границами этих понятий.
