– А у нас там перевязочная была. Вот видите, все время наши пути пересекаются, но вы все же попадайте к нам пореже.
* * *
Следя за обстановкой на фронте, я не забывал писать свои рекомендации по тактике и военной технике. Пребывание на фронте весьма способствовало освежению памяти, и все когда-либо прочитанное по этим темам само собой вспоминалось. А когда умные мысли все же закончились, я решил, что раз кроме армии еще существуют партизанские отряды, то можно написать отдельные рекомендации и для них. Упор при этом делал не на диверсионные операции, так как в стране имеется много специалистов, разбирающихся в этом вопросе лучше меня, а на идеологию. Я хорошо знал, что у жителей оккупированных территорий нет никакой информации о положении дел на фронте, и они начинают верить тому, что Москва и Ленинград пали. Кроме того, нужно не просто уничтожать пособников оккупантов, а разъяснять им, что для них еще не все потеряно. За правильное поведение их потом простят и не будут считать предателями, а за неправильное казнят. Если это не сделают партизаны, то после освобождения данной территории нашими войсками наказания все равно не избежать. В общем, все примерно так же, как в сорок четвертом году нашей истории. Главное, информировать о действительном положении дел, а там люди сами поймут, что поражение Германии неизбежно.
Запечатав конверт, я адресовал его Центральному штабу партизанского движения и, отдав Ландышевой, с чувством выполненного долга отправился на боковую. Но у сержантши понятие о долге сильно отличалось от моего. Вскоре после полуночи она растолкала меня и вручила конверт с ответом. Кстати, интересно, какой путь проходит моя корреспонденция. Насколько я понимаю, Ландышева сама не занимается шифровкой сообщений. Наверно, она передает их особистам какого-то соединения. А может, мои послания отвозят специально выделенным для этого самолетом.
Похлопав спросонья глазами, я все-таки смог уловить смысл написанного – такого адресата не существует. В настоящее время штаб партизанского движения создан лишь в Ленинградской области. Правда, он еще руководит действиями партизан на оккупированных территориях Новгородской и Калининской областей, но все равно этого мало.
Я не отношусь к тем людям, которых ночью разбуди, и они сразу дадут ответ на любой вопрос. Лишь спустя час мне удалось припомнить, что центральный штаб действительно был создан только через год после начала войны, когда стало понятно, что немец еще силен и продолжает наступать.
Теперь мне пришлось писать новую рекомендацию, теперь уже по созданию центрального штаба партизан. За этими трудами прошла вся ночь, а утром меня уже потащили на банкет. В связи с октябрьским праздником выходило все больше указов о награждениях и присвоении частям и соединениям званий гвардейских. Ни одного дня не обходилось без того, чтобы кто-нибудь не устраивал маленькое торжество. Вот и сейчас объявили, что 29-й истребительный полк, который прикрывает нашу армию, преобразовывается в 1-й гвардейский. В госпитале нашлось два летчика из состава полка, и естественно, они решили отпраздновать свое звание гвардейцев, а заодно еще и ордена.
По такому случаю медперсоналу пришлось закрыть глаза на некоторые нарушения режима и принести именинникам канистру с требуемой жидкостью. После второй кружки разведенного в жуткой пропорции спирта кто-то из гостей поинтересовался у гвардейцев, почему их так редко видели в небе.
– А нас трудно увидеть, мы птицы редкие, – пошутили летчики. – Сами посудите, к началу октября в полку оставалось только семь машин – три «чайки» и четыре «ишачка». А нам надо сопровождать полк штурмовиков, полк бомберов, да еще прикрывать наземные войска. Мы, конечно, не единственная истребительная часть на фронте, но в других дела обстоят не лучше.
– Тогда за вас тем более надо выпить, – раздались возгласы. – Вы у нас действительно герои. Наливай по новой.
От очередной порции горючего меня избавила санитарка, передавшая приглашение начальника госпиталя зайти к нему.
Ничуть не смущаясь того, что от меня пахнет спиртом, мало ли, может, меня им растирали, я постучался в нужный кабинет. К моему удивлению, Иванова там не оказалось, зато сидел незнакомый энкавэдэшник.
– Уполномоченный особого отдела 178-й дивизии лейтенант НКВД Климов, – тут же представился незнакомец.
Вот это я попал. Опять кто-то хочет меня забрать, а моя охранница где-то шляется, и как раз тогда, когда нужна больше всего.
– Вы, наверно, путаете, я из 179-й дивизии.
– Вот вас-то мы и искали. Вы были 24 сентября в Мартисово?
– Так, сейчас подсчитаю. Если Торопец мы взяли 25-го, то да, был.
– И вы подсказали старшине, заведующему складом с трофеями, что у него имеется очень важная шифровальная машинка. – Это был не вопрос, а утверждение. – Но так как особый отдел его дивизии в тот день еще не переехал, то он обратился к первому же найденному им особисту, то есть ко мне. А с вас теперь надо взять подписку о неразглашении. Кстати, поздравляю. Старшине дали орден, а вам положена медаль «За боевые заслуги».
Ну, это уже другое дело. Кажется, никто меня похищать не собирается. Окончательно меня успокоило появление Ландышевой в компании Куликова и уже знакомого великана-пограничника, причем все трое держали в руках оружие.
– Что здесь происходит? – спросили одновременно майор и особист.
В двух словах я разъяснил ситуацию, тем более что подписку о неразглашении еще не давал.
– А почему я не слышал об этой машинке? – недовольно повысил голос Куликов, возмущенный моей безответственностью.
– Но мы же в тот день шли в наступление, а потом уже было не до этого. Да и завсклада обещал передать ее куда надо.
– Ну хорошо, – повернулся Куликов к особисту. – Будет вам расписка, только напишите текст сами, а товарищ Соколов подпишет.
В чем тут дело, догадаться было нетрудно. Составлять важный документ карандашом было нельзя, а писать чернилами я не умел. Впрочем, накарябать перьевой ручкой даже всего лишь свою фамилию тоже оказалось непросто. С первой же попытки я заляпал листок чернилами, и лейтенанту пришлось писать новый экземпляр текста.
– Меня недавно контузило, – смущенно пояснил я, – да еще кучу осколков из плеча вытащили.
– Понимаю, – сочувственно кивнул Климов. Он набрался терпения и быстро строчил листок за листком, так как, несмотря на все мои старания, я ставил огромные кляксы на место подписи.
Наконец, получив с шестой попытки требуемое, он собирался попрощаться, но не тут-то было. Теперь уже Куликов потребовал с особиста расписку о неразглашении всего, что он тут узнал. Однако и после этого Климова никто отпускать не собирался.
– Сначала мы должны удостовериться, что вас сюда действительно послали.
– Но вот же мои документы, а сержант Варенко неоднократно меня видел в особом отделе армии.
– Действительно, видел, – подтвердил пограничник, продолжая держать в руках автомат.
