– Если это верно, это хорошо. Кольцо замыкать пока не будем.
Еще немного повозившись с картами, Сталин перешел к следующему вопросу.
– Где вы предлагаете использовать дивизию товарища Андреева-Соколова?
– На южном фасе Демянского выступа. 179-я как раз находится недалеко оттуда, и ее участие в наступлении на Холм будет выглядеть вполне естественно. Соответствующий приказ я подготовил. А сам товарищ Андреев вместе со своим батальоном будет переброшен на Старо-Русское направление. Мы потребуем от командарма, чтобы этот батальон в наступлении не использовали и держали в резерве на случай вражеского прорыва, которого, я уверен, не будет. По данным разведки, там крупных сил противника нет.
– Вот и хорошо. Мне кажется, на фронте ему будет безопаснее, чем у нас в Москве. Как бы мы ни пытались засекретить наличие нашего гостя, но вряд ли сможем долго скрывать его от тех, кому это знать не нужно.
* * *
А скрывать с каждым днем действительно становилось все труднее. Вот недавно один из ответственных товарищей, курирующих авиационную промышленность, очень сильно заинтересовался вопросом, откуда берутся новые сведения по авиатехнике. Причем сведения эти настолько важные, что на их основе принимаются решения о начале или прекращении выпуска различных моделей самолетов. Выяснить, кто является источником информации, ему особого труда не составило, и Андреева-Соколова чуть было не забрали прямо из госпиталя. Конечно, охрана тут же вмешалась и арестовала похитителя, которого отправили на допрос не куда-нибудь, а прямо к Меркулову. Увидев, кто его будет допрашивать, лжеврач отпираться не стал, и выложил все, что знал. В тот же день любознательного товарища, оказавшегося секретарем ЦК, вызвали на ковер к Верховному для обстоятельного разговора. К стенке его ставить никто не собирался, ведь интерес шефа авиационной промышленности был в общем-то вполне закономерным. Ведь тот, на ком лежит ответственность за выпуск самолетов, должен быть уверен, что все делается правильно. После беседы с Верховным, пояснившим, что, не будучи наркомом внутренних дел, лезть в эти самые секретные дела не стоит, этот товарищ сделал соответствующие выводы. Правда, понял он все хотя и верно, но несколько превратно. Вернувшись домой, секретарь написал заявление с просьбой освободить его от занимаемых должностей по состоянию здоровья, не забыв для пущей убедительности наглотаться таблеток.
Удовлетворять его просьбу Сталин не стал, хотя и хотелось сделать приятное Лаврентию. Берия знал всех организаторов своего убийства и забывать не собирался. Если его застрелили в той истории, то вполне могут снова сделать то же самое. Тем более не собирался он прощать того, кто был ему обязан возвращением из опалы. Да и сам Верховный не мог долго терпеть таких людей. Но время сведения счетов пока не наступило. К тому же молодой, еще не отметивший свое сорокалетие, энергичный хозяйственник был слишком неоднозначной личностью, чтобы списывать его со счетов. С одной стороны, активный участник репрессий, лично занимавшийся допросами, вместе с Ежовым объезжавший страну в поисках врагов народа. Он так преуспел в этом деле, что в тридцать восьмом нарком НКВД просил Сталина сделать своим замом именно его, а не Берию. И он же после смерти Сталина первым заявил о борьбе с культом личности. Но с другой стороны, получив власть, Георгий Максимилианович запланировал проведение масштабных реформ для облегчения жизни народа.
– Да уж, выбрал я себе преемничка, нечего сказать, – попенял сам себе Верховный. – И винить-то некого, сам так решил. Обвел меня вокруг пальца хитрый македонец. А теперь к списку моих «ужасных преступлений» еще добавится подрыв авиационной мощи страны путем единоличного принятия немотивированных и неоправданных решений по выпуску самолетов с воздушным двигателем. Что там в будущем эти, ли-бе-раз-ты, скажут? Дескать, идиотская затея. У немцев в сорок первом были лучшие в мире истребители, а у них все моторы с водяным охлаждением. Ну да, именно так и заявят. Вот же несправедлива эта тетка история – люди, занимавшиеся репрессиями, обвинят в них тех, кто эти самые репрессии прекратил, и выльют на них ушат грязи.
Высказывая доверие к Рокоссовскому, Сталин рассуждал вслух, показывая, что никаких секретов от него нет:
– Как там пришелец цитировал, «пришел Маленков, наелись блинков»? Интересно, что это было, обычный популизм или целенаправленная политика? Если второе, то чего он добивался, по какому пути хотел повести страну? К сожалению, ответов мы уже никогда не узнаем, слишком мало времени он провел у власти, чтобы сделать выводы. А сам Маленков не скажет, даже если бы знал. Ладно, пусть пока поработает. Он товарищ ответственный и образованный, так что пока находится на своем месте.
Действительно, мало кто еще из ЦК мог похвастать техническим образованием, а Георгий Максимилианович несколько лет учился в институте, и не абы в каком, а в престижной Баумановке.
– Теперь еще один вопрос. – Верховный тяжело вздохнул. Ему нужен был совет компетентного специалиста, но среди посвященных в тайну таких всего двое, и один из них – Шапошников, сейчас болеет. – Как вы полагаете, товарищ Рокоссовский, надо ли начинать эвакуацию предприятий Харькова?
– Учитывая опыт прошлой войны, нельзя быть уверенным, что город удастся отстоять. И тем более невозможно гарантировать нормальную работу предприятий, подвергающихся постоянным бомбежкам. Поэтому предлагаю начать поэтапный перевод Харьковского тракторного завода в Сталинград.
– Я разделяю вашу точку зрения. – Сталин облегченно затянулся трубкой, которую до этого теребил в руках. Эта дилемма – подвергать заводы риску, или же все-таки эвакуировать их, тем самым временно снижая производство, была очень сложной. – И помните, все, что мы здесь обсуждали, никто кроме нас и товарища Шапошникова знать не должен.
* * *
Узнав о предстоящей передислокации, я первым делом под шумок забрал свое донесение о потерях, которое положил на стол, когда пришел в штаб. Раз нам вскоре предстоит переезжать, то нечего позориться своими огромными небоевыми потерями. Пусть пострадавшие пока побудут в обозе, а там быстро вернутся в строй. К счастью, на фоне всеобщего аврала мое хищение осталось незамеченным.
* * *
То, что творилось в нашем батальоне за сутки перед отправкой, иначе как сабантуем в квадрате не назовешь. Хотя полностью поэму «Василий Теркин» еще никто, кроме меня, не читал, но это словечко на фронте уже прижилось. Что там наступление, оборона или немецкие прорывы по сравнению с реорганизацией, совершаемой одновременно с передачей имущества, переездом и подготовкой к визиту высокого начальства.
До сих пор формирование отдельных лыжных батальонов происходило с нуля, и подобных прецедентов еще не случалось. К тому же времени у нас в обрез, а успеть нужно было многое. В первую очередь следовало решить вопрос об укомплектовании нового подразделения. Количество личного состава до штатной численности не дотягивало, но тут вопрос с бывшим начальством был решен полюбовно. Боевой состав батальона, правда, остался без изменений, но санитаров и хозяйственников нам все-таки немного добавили. Еще сложнее была проблема дележки имущества. С одной стороны, фронтовое командование приказало снабдить нас всем необходимым, но у полка тоже был некомплект вооружения. Сошлись на том, что две «сорокапятки» нам выделили из дивизионного артполка. Что же касается минометов и пулеметов, то мы остались при своем, а отечественные противотанковые ружья, которых мы до сих пор ни разу не видели, нам подарят из армейских запасов.
