Тело подводило Аманду, но ее дух оставался несломленным.
Сайнфелд был само внимание. Аманда попросила его подписать разрешение на съемку, которое висело у нее на левом плече, но он, к моему ужасу, поставил автограф прямо на левой стороне ее блузки.
– Смотрите, что вы наделали! – воскликнула я. – Блузка теперь навыброс.
– У мужчин избирательный слух, – ответил он и улыбнулся, как пятилетний ребенок, который знает, что нашкодил, но даже радуется этому.
С Амандой мне никогда не было скучно.
Наши отношения стали еще ближе, когда болезнь поразила ее почки. Заботясь друг о друге, мы научились проводить диализ дома. Ночью Аманда по десять часов лежала прикованной к аппарату.
– Над чем ты так увлеченно работаешь? – спросила я однажды, когда она засунула дневник под одеяло, как только я вошла в комнату.
– Это сюрприз, – только и сказала она.
На день рождения она подарила мне предварительную копию романа, который написала и собиралась издать в этом месяце.
– Я собрала все истории, которые ты рассказывала мне, возвращаясь с прогулок с собакой, и превратила их в сатирический детектив. Убийство происходит в сонном, унылом районе – я взяла за основу наш, – устало улыбнувшись, объяснила она.
В газете The Tampa Tribune опубликовали статью о местной писательнице, которая работает во время диализа. Аманде организовали фотосессию и попросили прочитать первую главу для сайта Tampa Bay Online.
Через две недели после встречи с читателями в магазине Barnes & Noble Аманду положили в больницу. После операции она встретила меня растерянной улыбкой и усмехнулась:
– Мне поставили баллонный катетер?
Тело подводило ее, но дух оставался несломленным.
Я порой придумывала причины выйти из ее палаты и падала на пол прямо возле двери, не в силах видеть, как страдает моя дочка, и с ног до головы покрываясь холодным потом. Мне не хотелось, чтобы она узнала, что моя надежда сменилась страхом.
Каждое утро мы вместе завтракали. После работы я приносила «Хэппи Мил» и свежие журналы, а затем подключала ее к аппарату диализа. В машине по дороге домой я кричала и плакала.
Я быстро выгуливала собаку, а затем звонила Аманде. Мы говорили, пока я не засыпала, не отнимая телефон от уха.
– Мам, проснись, – звала меня Аманда. – Клади трубку и отдыхай.
В те дни, когда она лежала в больнице, мы стали особенно близки.
Прекрасная жемчужина – это слеза, вытекающая из раны устрицы.
Болезнь меняет жизнь, но дочь умудрялась смеяться в лицо невзгодам. Может, Аманда бы и не написала роман, будь она здоровой. Слова Стефана Хёллера как нельзя лучше описывают ее невероятное достижение: «Прекрасная жемчужина рождается поврежденной жизнью. Это слеза, которая вытекает из раны устрицы».
Для меня достижение Аманды стало настоящим чудом. Она встречает меня улыбкой – ее портрет украшает обложку книги, – когда я брожу между стеллажей в библиотеке. Она радуется моим визитам в Barnes & Noble, где живет в компании моих любимых авторов. Она дает мне силы, когда я вспоминаю ее напряженную работу, держа в руке литературную награду, полученную посмертно. А прокручивая запись первой главы ее романа, я слышу невысказанные слова, которыми она подталкивает меня следовать нашему семейному девизу – не размышлять о жизни слишком много и ценить те моменты, которые делают каждый день стоящим.
Радуясь прелестям жизни
Охотьтесь за возможностями. Как бы ни было тяжело и как бы тяжело ни казалось, берите себя в руки и ищите возможности – и неизменно находите их, потому что они есть всегда.
Норман Винсент Пил
Десятилетний брат толкнул меня локтем:
– Давай наперегонки!
Я терпеть этого не могла. Он бегал быстрее меня и постоянно выигрывал. Мы бежали, чтобы завладеть лучшим ведром для воды – тем, у которого была более удобная ручка и меньше вмятин.
В 1964 году в боливийском Ла-Пасе электричество и воду каждый день отключали в полдень. Мы привыкли жить в стесненных условиях. Ровно в двенадцать свет гас, а радио затихало. И бабушка вздыхала, прослушав очередную драматическую серию «Стамбульского паши» – ее любимой мыльной оперы, транслировавшейся по радио. Единственная лампочка, висевшая под потолком, гасла, и на нашей крошечной кухне становилось еще темнее.
Мы следовали своему распорядку. Возвращаясь домой из школы, мы с братом делали очень простое и приземленное дело. Хватая металлические ведра, мы выбегали из ржавых ворот своего дома и спускались по узкой тропинке с холма. Ведра гремели при каждом нашем шаге, пока мы ставили ноги на камни, которые использовали в качестве ступеней. Холм был крутым, с зелеными кустиками травы, неровностями и ухабами, камнями и осколками. Оказавшись на пыльном поле, мы обходили стороной бродячих собак – тощие, с потускневшей шерстью, они принюхивались в надежде, что у нас с собой есть еда. Затем мы перепрыгивали все лужи и подбегали к общественной колонке. Хохоча вместе со встретившимися друзьями, мы ставили свои ведра в очередь за емкостями соседей.
Обратный путь был сложнее. С полными ведрами в руках мы шли медленнее, и нам часто приходилось останавливаться, чтобы перевести дух. Холодный ветер Анд бил мне прямо в лицо, пока я сидела на камне и смотрела, как брат кидает палочки в ущелье.
Однажды, набегавшись на улице, мы ворвались в кухню и схватили большую стеклянную бутылку, в которой у нас хранилась кипяченая вода. К нашему великому разочарованию, она оказалась пуста. Мы поднесли ее к крану, но оттуда вытекло всего несколько капель. Забыв о том, что уже за полдень, мы принялись ворчать. Но бабушка оторвалась от Библии и улыбнулась нам со своего кресла. На ней была черная шерстяная юбка, толстые колготки в тон и коричневый свитер, который она связала своими руками. Она посмотрела в окно на гору, которая высилась позади нашего дома, подозвала нас к себе и показала на малюсенькие глинобитные хижины среди редкой растительности.
– Нам очень повезло, – сказала она. – Видите, там тоже живут люди. У них нет ни электричества, ни водопровода. – Тут она взяла меня за руку. – Пойдем, поможешь мне.
Я села рядом с ней за стол на нашей маленькой кухне. Она протянула мне нож и три картофелины:
– Пора учиться.
Бабушка показала мне, как чистить и резать их для супа, который она варила. Положив картошку в горшок, она добавила воды из наших запасов для готовки. Тонкими, морщинистыми руками она поставила горшок на керосиновую плитку.
Через час, взяв большую деревянную ложку, она помешала суп, попробовала его и на мгновение замерла.
– Вкусно, – сказала она и повернулась ко мне. – Пойдем.
Я последовала за ней к старым воротам перед нашим домом. К тому времени несколько крестьян спустились из своих горных хижин и расселись на земле, держа в руках побитые жестянки.
