– Так точно, Квикег, – ответил Крис. Наши литературные ассоциации с отрезанными головами всегда были наготове. Это было чем-то вроде игры-импровизации в похоронной индустрии.
Напоследок Майк рассказал нам историю о Джоэле-Питере Уиткине, художнике-авангардисте, который добывал головы в мексиканских моргах и фотографировал их в строго определенном расположении параллельно с гермафродитами и карликами в сказочных костюмах. Уиткин объяснял свою тягу к созданию таких мрачных фотографий страшной автомобильной аварией, свидетелем которой он стал в детстве. В ходе аварии голова маленькой девочки оторвалась и прикатилась к ногам Джоэла-Питера. Майку давно уже надо было получить награду в области эзотерики.
Я восхищалась такими людьми, как Голова № 1 и Голова № 2, которые отказались от традиционных похорон и идеи о посмертном «достоинстве» на благо развития науки. Это было très moderne
[59].
Означало ли это, что я рассматривала такую кончину в качестве возможного для себя варианта? Au contraire
[60]. Мне становилось ужасно страшно при мысли, что меня вот так расчленят. По всей вероятности, я бы сильно утратила контроль над своим телом, если бы моя голова лежала где-то в коробке, на которой вместо моего имени были бы лишь номер и пометка о моей аллергии на моллюсков. Мама часто говорила мне, что ей абсолютно не важно, что станет с ее телом после смерти. «Просто положите меня в мусорный мешок, – говорила она, – и оставьте мусорщикам». Нет, мама. Конечно, пожертвовать свое тело науке – это благородный поступок, но мне была неприятна мысль о том, что тело близкого мне человека будет разрезано на отдельные куски и развезено по всему городу.
Самоконтроль всегда был для меня важен. Мой дед, тот самый, который страдал болезнью Альцгеймера и однажды в сочельник отправился кататься на машине, был полковником армии США. Он управлял противотанковыми установками во время Корейской войны, знал язык фарси
[61], в неофициальной обстановке встречался с иранским шахом и позднее командовал на гавайской военной базе. Он был строгим человеком с четкими представлениями о том, как мужчины, женщины и дети (то есть я) должны себя вести. Все эти представления вылетели в трубу на закате его жизни, когда Альцгеймер сделал его смущенным, печальным и социально беспомощным.
Худшим в заболевании деда было то, что оно отняло у него весь самоконтроль, и, так как болезнь Альцгеймера частично является генетической, я каждый день напоминала себе о том, что однажды она может и меня лишить самоконтроля.
Смерть влечет за собой неизбежную потерю контроля.
Мне кажется несправедливым то, что проведу целую жизнь, переживая по поводу того, как я одета и что я говорю, а затем все равно превращусь в беспомощный труп. Я буду лежать голая на холодном белом столе, грудь свесится на одну сторону, а из уголка рта будет струиться кровь, из-за того, что какой-то незнакомый работник похоронного бюро вставит в меня шланг.
У меня нет никакой рациональной причины, которая объясняла бы мое негативное отношение к жертвованию тела на благо науки и его расчленению. Частично этот страх обусловлен культурными представлениями. Расчленение тела ради тибетского воздушного захоронения сложно принять, несмотря на то что кремация, по сути, является лишь другим способом фрагментации тела. Двоюродный брат моего друга был убит в Афганистане. Через некоторое время после его гибели мать получила неприятное сообщение о том, что взрывная волна бомбы, убившей ее сына, разнесла его конечности во всех направлениях. После чего она испытала огромное облегчение, узнав, что его тело осталось в целости, несмотря на то что по прибытии домой труп сразу же отправился в кремационную печь, где огонь превратил его в тысячи анонимных кусочков неорганических костей.
Нравится вам это или нет, но некоторые кусочки костей будет невозможно извлечь из трещины на стыке пола и потолка кремационной камеры. Закон штата Калифорния определяет этот феномен следующим образом: «Камера изготовлена из керамики или другого материала, который слегка разрушается во время каждой кремации, и продукты этого разрушения смешиваются с кремированными останками… Часть останков остается в трещинах и неровностях камеры».
Проще говоря, когда ваши останки извлекут из кремационной камеры, в них будет примесь материала, из которого состоит печь, а в камере останется немного вашего праха. Это называется «смешивание».
Вне зависимости от того, сколько я делала взмахов маленьким веником по трещинам в керамической поверхности, часть фрагментов каждого тела все равно была потеряна. И дело было вовсе не в том, что я не пыталась. Наоборот, я старалась достать каждую частицу. Горячий воздух обжигал мне лицо, когда я слишком сильно залезала в печь, выметая застрявшие кусочки костей до тех пор, пока металлические прутья веника не начинали плавиться.
Однажды, когда я доставала кусочки костей из печи, в меня прилетел горячий костный фрагмент. Я случайно наступила на него и прожгла глубокую дыру в резиновой подошве моего ботинка. «Вот черт!» – закричала я, неосознанно пиная кость так, что она дугой пролетела по всему крематорию. Она приземлилась где-то позади стоящих в ряд каталок. Спустя пять минуть ползанья на четвереньках я все же нашла уголек и сравнила его форму с формой дыры в моей подошве.
Конечно, на разрушение тела можно взглянуть по-разному. Месяц спустя Майк дал мне два выходных дня (неоплаченных, уверяю вас), чтобы я могла съездить в Нашвилл на свадьбу своей двоюродной сестры. Согласно современной свадебной моде, спа-день для женщин был назначен за день до церемонии. Меня провели в массажный кабинет, представлявший собой берлогу без окон, наполненную запахом ладана и музыкой для медитации. Массажистка, блондинка с мягким голосом и сильным южным акцентом, начала свой райский танец вдоль моей шеи, параллельно болтая со мной.
– Чем ты занимаешься, милая? – протяжно спросила она.
Стоит ли сказать этой женщине, чем я занимаюсь? Нужно ли мне объяснить, что мышечные узлы, которые разминают ее волшебные пальчики, образовались из-за перетаскивания трупов и выметания костей из гигантских печей?
Я решила сказать ей правду.
К моему удивлению, она нисколько не смутилась.
– Ну… Знаешь, у меня много родственников в Западной Вирджинии, и все они считают кремацию дьявольской работой.
– А вы что думаете по поводу кремации? – спросила я массажистку.
Она задумалась на секунду, в то время как ее руки остались неподвижно лежать у меня на спине.
– Знаешь, я думаю, что смогу возродиться.
