Психоаналитик Отто Ранк назвал современную любовь религиозной проблемой. Так как мы растем в светском обществе и часто уезжаем из родных городов, мы больше не можем использовать религию или общину, чтобы ощутить свою значимость в мире. Поэтому мы ищем себе партнера, который сможет отвлечь нас от животного существования. Французский экзистенциалист Альбер Камю сказал как нельзя лучше: «Ах, дорогой мой, тому, кто одинок, у кого нет ни бога, ни господина, бремя дней ужасно». (пер. Н. Немчиновой)
В тот день, когда я встретила в крематории псевдо-Люка, я была одинока и никого не знала в Сан-Франциско. Утром своего 24 дня рождения я подошла к своему автомобилю и увидела цветок, засунутый под стеклоочиститель. На мгновение я испытала настоящую эйфорию, думая, что кто-то вспомнил обо мне. Однако затем я сильно расстроилась, поняв, что это невозможно: ни один человек в этом городе не мог знать о моем дне рождении. Возможно, цветок просто принесло ветром.
Когда в тот день я вечером вернулась домой, то купила пиццу и съела ее в одиночку. Мама позвонила и пожелала мне веселого дня рождения.
Другими людьми, помимо Майка, Криса и Брюса, которых я видела регулярно, были подростки. С девяти до пяти я работала в похоронном бюро, а вечерами подрабатывала репетитором по английскому и истории, преподавая богатым старшеклассникам из округа Марин (который недавно был охарактеризован «Нью-Йорк Таймс» как «самое красивое, умиротворенное, благополучное, свободное и радостное место в мире»). Моими учениками были невинные дети с безупречными лужайками напротив дома и доброжелательными состоятельными родителями, которые делали все возможное, лишь бы избежать моих рассказов о деталях моей повседневной работы. Часто я прямо из «Вествинда» ехала в округ Марин по мосту Сан-Рафаэль и приходила преподавать в особняки с видом на залив. На одну зарплату из «Вествинда» выжить в Сан-Франциско у меня никак не получалось.
Я жила двойной жизнью, разрываясь между миром живых и мертвых.
Иногда мне приходилось переходить из одного мира в другой настолько резко, что, кажется, это отражалось в моих глазах. «Добрый вечер, я пришла в ваш дом стоимостью кучу миллионов долларов, покрытая слоем праха и слегка пахнущая гнилью. Пожалуйста, заплатите мне большую сумму денег, и я сделаю гения из вашего ребенка». Если родители замечали пыль на моем теле, они из вежливости не говорили мне об этом. Люди! Это прах людей!
Когда ты чувствуешь приближение смерти, то сразу решаешь реализовать свои амбиции, извиниться перед старыми врагами, позвонить бабушке и дедушке, работать меньше, путешествовать больше, выучить русский и научиться вязать. Влюбиться. В тот момент, когда я увидела мертвого двойника Люка, лежащего на столе, я поняла, что люблю своего старого друга. Мои чувства были сильны, и я никогда раньше не испытывала ничего подобного. Если говорить речевыми клише, то меня словно поразила молния. Люк вдруг стал моим идеалом, и я надеялась, что он позволит мне дать выход эмоциям, которые мучили меня на протяжении последних месяцев. Если он будет рядом, я не умру в одиночестве. Кто-то организует мои похороны, будет держать меня за руку и вытирать пену с моего рта. Я не кончу, как Иветт Викерс, звезда «Нападения гигантской женщины», которая была найдена мумифицированной в своем доме в Лос-Анжелесе спустя более года после смерти. При жизни она была затворницей, и никто не потрудился проверить, как она себя чувствует. Вместо того, чтобы представлять себе, как мой кот будет есть мое мертвое тело, чтобы выжить, я решила спроецировать свое одиночество на Люка.
Пока я кремировала Морин, я все еще думала о Люке. В 50 с небольшим у нее обнаружили быстро прогрессирующий рак, и женщина сгорела чуть больше чем за год. У Морин остался муж Мэтью. Все указывало на то, что Мэтью уйдет из жизни первым: он был прикован к инвалидному креслу и не мог выходить из квартиры. Чтобы договориться о кремации Морин, Крис поехал к нему домой. На стене его квартиры висел календарь, в котором большими печальными буквами было написано: «17 сентября: Морин умерла».
Я привезла Мэтью кремированные останки его жены. Этот мужчина с длинными седеющими волосами и странным высоким голосом выехал на кресле в фойе. Когда я подала ему урну с прахом Морин, он не пошевелился и даже не взглянул на меня, а просто сказал спасибо своим высоким голосом и поставил урну на колени, словно ребенка.
В понедельник утром в холодильной камере крематория появилось тело Мэтью. Он умер. Сдался. Его сестра пришла к нам с небольшим пакетом личных вещей, вместе с которыми Мэтью хотел быть сожжен.
Родственники умерших все время просили нас об этом. Если среди вещей не было ничего взрывоопасного, мы с радостью выполняли их просьбу; вещи просто сгорали вместе с телом. Перед тем как поместить тело Мэтью в печь, я открыла пакет, чтобы выложить вещи рядом с ним. Среди них была прядь волос Морин, обручальные кольца и примерно 15 фотографий. На этих фотографиях был запечатлен не больной и прикованный к инвалидному креслу человек, а здоровой молодой мужчина и его румяная невеста. Морин и Мэтью: счастливые, молодые, красивые, женатые более 20 лет. У них были друзья, собаки и веселая жизнь. Они были друг у друга.
Вдруг из пакета выпал еще один предмет: металлический ярлычок с именем Морин, который я сожгла вместе с ней всего несколько недель назад. Эти ярлычки находятся с телом в течение всего процесса кремации, а затем остаются в прахе. Благодаря этому пакеты с кремированными останками, найденные в старых шкафах и на чердаках, могут быть опознаны. Ярлычок Морин был точно таким же (кроме идентификационного номера), как тот, что я сейчас положила на тело Мэтью. Я представила, как Мэтью опустил руки в прах жены в поисках ярлычка и как он прижал пыльный кусок металла к своей щеке. Я испытала странную гордость от того, что стала частью их последнего момента вместе, последней страницы их любовной истории.
Я плакала (рыдала, если быть точнее), стоя над телом Мэтью, прежде чем поместить его в печь. Хотя все, кто нам дорог, умирают, я все равно мечтала о такой любви. Мне хотелось, чтобы меня так обожали. Разве Дисней не гарантировал всем нам такую концовку?
В XIV веке наследник португальского престола дон Педро влюбился в аристократку Инес Перез де Кастро. К сожалению, дон Педро уже был женат, и это значило, что его любовь с Инес должна была оставаться в тайне. Через несколько лет первая жена Педро умерла, после чего он наконец получил право быть с Инес. У дона Педро и Инес было несколько общих детей, которые казались отцу Педро, королю, угрозой. Когда Педро был в отъезде, король приказал казнить Инес и ее детей.
Разъяренный Педро восстал против отца и впоследствии занял престол. Он отдал приказ вырвать из груди палачей Инес сердца и наблюдал за его исполнением. Затем Педро объявил Инес своей законной женой и приказал достать ее тело из могилы спустя шесть лет после смерти. Хотя на этом моменте реальность и легенда переплетаются, но говорят, что Инес посадили на трон и надели на ее череп корону, после чего члены двора стали целовать руку скелета, демонстрируя верность своей королеве.
Король дон Педро мечтал об Инес, а я мечтала о Люке. В португальском языке есть слово saudade, которое означает тоску по тому, кого ты потерял, которая переплетается с ностальгией, одержимостью и душевной болью. Жуткая картина лица Люка, отделенного от черепа, напомнила мне о том, что в любой момент его может не стать. Он нужен был мне сейчас же, потому что никто не гарантировал, что мы будем живы завтра. Сколько бы времени это ни заняло, я должна была найти способ быть с ним.
