История с Законом о доступной медицинской помощи лишь одно из проявлений более общей проблемы. Определенность высказываемых мнений обычно не соответствует их обоснованности (а именно превышает ее). Американцы, наиболее активно выступавшие в поддержку военного вмешательства в события на Украине в 2014 г., чаще всего не могли определить местонахождение Украины на карте (142). Вот еще один характерный пример: в ходе исследования, проведенного факультетом экономики сельского хозяйства Университета Оклахомы (143), потребителей спрашивали, должны ли продукты, полученные с помощью генной инженерии, обязательно иметь соответствующую маркировку. Более 80 % респондентов ответили «да». Это может показаться сильнейшим аргументом в пользу соответствующего закона. Люди имеют право на получение информации, которую они считают важной и хотят иметь. Однако 80 % респондентов одобрили также закон, предписывавший обязательную маркировку продуктов, содержащих ДНК. Они сочли, что люди имеют право знать, содержится ли в их пище ДНК. Если кто не в курсе: ДНК содержится почти во всех наших продуктах питания, как и вообще во всем живом. Так что, по мнению подавляющего большинства участников этого опроса, все виды мяса, овощей и зерновых продуктов должны иметь надпись «ОСТОРОЖНО! СОДЕРЖИТ ДНК». Но если мы перестанем употреблять продукты, содержащие ДНК, то просто умрем.
Насколько серьезно мы должны относиться к результатам голосования по поводу маркировки генетически модифицированных продуктов, если это голосование проводят, вообще говоря, те же самые люди, которые считают, что необходимо маркировать все продукты, содержащие ДНК? Это в значительной степени снижает доверие к ним. Видимо, наличие у подавляющего большинства людей неких определенных предпочтений не означает, что их мнение обоснованно. Испытываемое ими возмущение, как правило, отнюдь не вытекает из глубокого понимания проблемы. Напротив, оно часто возникает как раз при отсутствии понимания, или, как говорил великий философ и политический деятель Бертран Рассел, «мнения, которые выражаются со страстью, никогда не имеют под собой серьезных оснований». Клинт Иствуд выразился проще: «Быть экстремистом просто. У вас просто есть своя позиция, вот и все. Для этого не нужно много думать» (144).
Почему люди с таким пылом судят о предметах, о которых они так мало знают? Вот как ответил на этот вопрос Сократ одному «политическому эксперту»:
«Уходя оттуда, я рассуждал сам с собою, что этого-то человека я мудрее, потому что мы с ним, пожалуй, оба ничего в совершенстве не знаем, но он, не зная, думает, что что-то знает, а я коли уж не знаю, то и не думаю, что знаю. На такую-то малость, думается мне, я буду мудрее, чем он, раз я, не зная чего-то, и не воображаю, что знаю эту вещь».
Платон. «Апология Сократа», 21d
[9]
Этот человек, объяснял Сократ, просто не знал, что он не знает. Как и многие из нас, он знал меньше, чем сам о себе полагал.
Вообще говоря, мы не способны понять, насколько мало мы знаем; зачастую, имея лишь крупицы знаний, мы склонны чувствовать себя экспертами. Но, когда мы чувствуем себя экспертами, мы и говорить начинаем как эксперты. И оказывается, что люди, к которым мы обращаемся, тоже знают не слишком много. Поэтому по сравнению с ними мы действительно обладаем определенной информацией, и от этого мы в еще большей мере ощущаем себя знатоками.
Такое сообщество «носителей знаний» может стать опасным: мы влияем на людей, с которыми говорим, но и они влияют на нас. Если члены группы не обладают соответствующими познаниями, но разделяют позицию друг друга, они могут взаимно усиливать ощущение понимания проблемы; они укрепляются во мнении, что их позиция вполне обоснованна и их миссия ясна, даже не имея знаний, подкрепляющих это мнение. Просто каждый член группы видит, что все остальные подтверждают его точку зрения, так что фактически их мнение опирается на некий мираж, вымысел. Члены такой компании обеспечивают друг другу интеллектуальную поддержку, но само мнение группы при этом не имеет под собой никакого основания.
Социальный психолог Ирвинг Джанис назвал это феноменом группового мышления (145). Один общий вывод состоит в том, что, когда сходно мыслящие люди обсуждают некую проблему совместно, их общее мнение становится более поляризованным (146). То есть после такого обсуждения они еще больше укрепляются во мнении, которое имели до обсуждения. Такое вот своеобразное проявление стадного чувства. Люди, немного обеспокоенные проблемами здравоохранения, или преступности, или свободной продажи оружия (или контроля над оружием), или иммиграции, или количеством собачьих экскрементов на тротуарах, собираются на совместный ужин. При этом все сотрапезники испытывают одинаковые чувства. К концу ужина все его участники ощущают себя единомышленниками, и каждый из них чувствует себя вправе требовать соответствующих действий. Сегодня эта проблема особенно заметна, потому что в Сети легко найти единомышленников и еще больше увериться в том, во что уже веришь; с другой стороны, Сеть обеспечивает нам форум для жалоб на глупость и зловредность тех, кто осмеливается иметь другое мировоззрение, и эти другие никоим образом не хотят взаимодействовать с нами. Усугубляет проблему то, что мы часто не осознаем, что находимся в доме с зеркальными стенами и эта замкнутость делает нас еще более невежественными. Мы не в состоянии понять точку зрения другой стороны, и в тех редких случаях, когда мы действительно слышим то, что говорят наши оппоненты, они кажутся нам невеждами, потому что не разделяют нашу точку зрения. Они характеризуют нас упрощенно, не понимая ни нюансов, ни глубины нашей позиции. Чувство, которое переполняет нас, можно выразить словами «Если бы только они понимали!». Если бы только они поняли, как мы внимательны, открыты и насколько наши идеи могут быть полезны им же самим, если они смогут увидеть вещи такими, какими видим их мы! Но вот загвоздка: не только ваши оппоненты действительно не понимают проблему во всех ее тонкостях и во всей ее сложности, но и вы тоже.
В экстремальных случаях неспособность оценить недостаточную глубину своего понимания проблемы в сочетании с поддержкой сообществ может инициировать крайне опасные социальные процессы. Не обязательно быть историком, чтобы припомнить случаи, когда общество, пытаясь установить единую господствующую идеологию, выдавливало, а то и выжигало самостоятельное мышление и политическую оппозицию с помощью пропаганды и террора. Сократ умер, потому что древние афиняне хотели избавиться от «загрязненного» мышления. По той же причине Иисус оказался в руках римлян, состоялись первые крестовые походы, чтобы освободить Иерусалим от неверных, а испанская инквизиция в период между 1492 и 1501 гг. вынуждала евреев и мусульман принимать христианство или покидать Испанию. В ХХ в. демоны идеологической чистоты проявили себя весьма ярко, от сталинских чисток, казней и массовых убийств до «большого скачка» Мао, загнавшего миллионы людей в сельскохозяйственные коммуны и производственные рабочие группы, в которых многие голодали (это не говоря уже о заключенных и лагерях смерти в нацистской Германии).
Причины каждого из этих явлений сложны и многогранны, и мы не претендуем на глубокое понимание того невероятного зла, которым ознаменовалась середина ХХ столетия. Заметим, однако, что все лидеры того времени опирались на примерно одинаковое и вполне сознательное оправдание своих варварских действий необходимостью обеспечения идеологической чистоты, которая позволила бы вести общество в будущее единственно возможным путем. И теперь, задним числом, уже можно уверенно говорить, что ни один из этих жестких, ортодоксальных лидеров не оказался прав. Все они, как и их последователи, страдали от иллюзии понимания (то есть от непонимания!) ситуации. Последствия этих иллюзий были ужасными.
