Разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание.
Такой совет был бы недостойным, если бы люди честно держали слово, но люди, будучи дурны, слова не держат, поэтому и ты должен поступать с ними так же. А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется. Примеров тому множество: сколько мирных договоров, сколько соглашений не вступило в силу или пошло прахом из-за того, что государи нарушали свое слово, и всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру. Однако натуру эту надо еще уметь прикрыть, надо быть изрядным обманщиком и лицемером, люди же так простодушны и так поглощены ближайшими нуждами, что обманывающий всегда найдет того, кто даст себя одурачить.
В этом отрывке Макиавелли говорит о том, что все знают и так и в чем никогда не признается ни один политик. Он выбалтывает семейную тайну, которая, впрочем, является секретом полишинеля. В этой откровенности совсем нет макиавеллизма, зато она выдает желание автора добраться до самой сути и назвать вещи своими именами.
Вот что Генри Киссинджер – верный ученик Макиавелли – в своих «Мемуарах» говорит о цинизме, вспоминая первую встречу Мао и Никсона в феврале 1972 г.:
В области международных отношений он делал ставку на геополитику и оставлял в стороне идеологию. Во время визита Никсона в Китай в феврале 1972 г. одним из первых замечаний Мао было следующее: «Таких людей, как я, сравнивают с крупнокалиберной пушкой. <…> Все потому, что я делаю вслух заявления вроде: «Весь мир должен объединиться для борьбы против империалистов, ревизионистов и прочих реакционеров и повсюду установить социализм». Он захохотал, на миг представив себе, что кто-то способен всерьез воспринять лозунг, десятилетиями красующийся на плакатах и стенах общественных зданий всего Китая.
Пока сотни миллионов китайцев благоговейно повторяли изречения председателя Мао, а тысячи из них гнили в тюрьмах потому, что повторяли их без должного усердия, тот же самый высокочтимый председатель откровенно насмехался над глупостью этих изречений. Вот наглядный пример цинизма со стороны человека, остро чувствовавшего расклад сил в мире и умело пользовавшегося «полезными идиотами».
На парижской улице мужчина сидит возле водосточной трубы и удит рыбу в сточной канаве. Мимо идет прохожий, которому становится жалко дурака, и он приглашает его в кафе пропустить по стаканчику.
Они садятся за столик, и прохожий, чтобы начать разговор, спрашивает:
– Ну, как клюет? Много наловили?
– Неплохо, – отвечает рыбак. – За сегодня вы уже восьмой.
Внешность обманчива, учил председатель Мао.
Спиноза и Дидро против Макиавелли
Философ Спиноза – не такой уж наивный идеалист, как принято думать, – причисляет Макиавелли к мыслителям, подтверждающим его учение о постоянстве бытия. Бытие, утверждает Спиноза, стремится к постоянству в себе. Так и всякая власть стремится к самосохранению и своей полноте. В своем «Политическом трактате» Спиноза упоминает «Государя», именуя его автора «мудрым мужем» – в устах голландского шлифовальщика оптических стекол эта похвала кое-что да значила. В «Этике» мудрость названа вершиной человеческого совершенства.
Спиноза отмечает, что Макиавелли больше внимания уделяет описанию средств, чем описанию целей:
Что касается средств, какими должен пользоваться князь (Princeps), руководящийся исключительно страстью к господству, чтобы упрочить и сохранить власть, то на них подробно останавливается проницательнейший Макиавелли; с какой, однако, целью он это сделал, представляется не вполне ясным
[8].
Спиноза указывает, что Макиавелли обращается не только к государю, но и к народу, который тот пытается обвести вокруг пальца. Он призывает народ не питать иллюзий насчет своего правителя. Если у вас князь (государь) – не жестокий тиран, считайте, что вам уже повезло. Что до самого государя, то ему Макиавелли советует избегать проявлений жестокости и тирании и проявлять мудрость, но вместе с тем остерегаться быть слабым и добрым, ибо это приведет его к краху.
Подданные должны и могут обладать властью, ограничивающей власть государя и не позволяющей ему скатиться к жестокой тирании. Чем не введение в теорию власти XVIII в.? Если согласиться с тем, что, с одной стороны, всякая власть есть проявление силы, как чуть позже это сформулирует Жан-Жак Руссо, а с другой – что власть стремится к полноте, – то единственным способом избежать тирании, то есть грубого злоупотребления властью, остается разделение властей и их взаимное ограничение. Вот что на самом деле говорил Макиавелли.
В статье «Энциклопедии», озаглавленной «Макиавеллизм», Дидро пишет: «Работая над сочинением о государе, Макиавелли словно пытался сказать согражданам: внимательно читайте эту мою книгу. Если вы признаете над собой власть хозяина, он будет таким, каким я вам его показал: злобным зверем, в милости которого вы окажетесь». Власть неразрывно связана с злоупотреблениями, и Макиавелли прекрасно описывает их механизм. Власть не может и не должна быть добродетельной, она должна быть сильной, но это неизбежно приводит к злоупотреблениям. Следовательно, добиться от власти мудрости и благодетельности можно всего одним способом: противопоставив ей другую силу. Ограничителем власти может быть только другая власть.
Складывается впечатление, что Макиавелли не слишком ясно различал стратегию и власть. Стратегия стремится к завоеванию и удержанию власти, но не задается вопросом, какова цель власти, если не в очевидном служении добру. Итак, для чего нужна власть? Этот мучительный вопрос, над которым бьются демократии, мало волновал Макиавелли. И правда, у флорентийского мыслителя, в отличие от нас, хватало других забот. Но все же он сказал слишком много и, сам о том не подозревая, направил споры о власти в демократическое русло.
От Макиавелли я вынужден перейти к злому гению стратегии – знаменитому Клаузевицу. Надеюсь, дорогой читатель, что вас последующие страницы огорчат меньше, чем автора этих строк.
Глава 4
Клаузевиц,
или Ложная современность
Я буду писать до тех пор, пока у меня не кончатся выражения.
Гракх Кассар
Клаузевиц и его время
Карл Филипп Готтлиб фон Клаузевиц (1780–1831) был прусским офицером и участником Наполеоновских войн. На стороне противников Наполеона, разумеется. Как и прочие его соотечественники, он тяжело переживал поражение под Йеной, случившееся 13 октября 1806 г., и пропитался тем, что в Пруссии называли «йенским духом». Немцы пытались понять, как и почему французам удалось так их унизить, и разработали целую программу реформ, чтобы отомстить ненавистному врагу.
