Нюхать люлей от его кулака никому не хотелось. Побрезговали! Замолчали и верноподданнически стали пожирать его глазами.
Покрасовавшись изломанным боксерским носом и свернутыми самокрутками борцовских ушей, он купцом прошелся перед боевым фронтом.
Вдруг что-то привлекло его внимание, и он медленно приблизился к нашему отделению. Мы все замерли киплинговскими мартышками перед Каа. Затаили дыхание. Мелкой дрожью затряслись поджилки.
Началось! Сейчас люлей раздавать будет! Что мы сказали-то?
Захотелось, как в первом классе школы, поднять вверх руку и отпроситься по маленькой нужде!
Его хрячьи глазки под грозно сведенными бровями налились кровью, словно у быка на корриде.
– Командир отделения! – взревел он, разбрызгивая носом пар. – Ко мне-е!
Курсанты малодушно выдохнули: «Уф-ф! Слава богу, не с нас начал!»
– Я! Есть ко мне! – тоненьким голоском задребезжал подвывая Талгат, командир отделения, семеня на подкашивающихся ножках. – То есть я к тебе! – выписывал кривую параболу, благоразумно опасаясь подойти слишком близко, чтобы не попасть под прямой удар командира. Ос та но вившись в недосягаемости, подергиваясь, начал производить непроизвольные движения головой и руками как во время боя с тенью.
А еще член партии!
– Что-а! – вновь рявкнул зверь. – Устава не знаете? Не к тебе! Ко мне! А, – махнул рукой, трава окрест пригнулась, – я с вами потом разберусь! – угрюмо пообещал он, услышав наши злорадные смешки. – Научу, как отвечать по Уставу! И не дергайся перед старшим по званию! Еще звездочки не получили! Почему у вас курсанты не по ранжиру построены? – ткнул он в нашу сторону своей металлургической кувалдой. – А? Это что такое я спрашиваю?
– Где? – удивился Талгат. Обернулся к строю и исподтишка показал нам свой маленький сухонький кулачок.
«Мол, я вам потом тоже задам люлей! Что же подводите, братья-татары, суки!»
Мы, стоящие в середине строя, уже поняли, в чем, собственно, дело. Из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Что именно так разъярило взводного пирата и разбудило в нем зверя. Суетно начали вытягивать свои тощие шеи из воротников гимнастерок, привставать на носочках в кирзовых сапогах, выправлять искривления позвоночника. Лишь бы казаться повыше!
Один Рафка, бельмом торчавший как сосна на опушке березового леса в конце шеренги, не принимал никакого участия в наших потугах. Благодушно ухмылялся и привычно расцарапывал щеку. Его гренадерский рост вполне мог послужить ориентиром для наводчиков вражеской артиллерии. Вдобавок ко всему негритянская курчавая пружинистость его волос вздымала пилотку на недосягаемую взорам высоту. Поэтому настоящее место, которое он должен был занимать, находилось, по крайней мере возле правого фланга.
Поскольку стоять позади сильно потеющего и вечно копающегося в своем лице Рафки никому не хотелось, просто не было мочи, мы поочередно оттерли его в конец строя.
– Куда ты прешь? – по-гусиному шипели мы на добродушного Рафку. – Я выше тебя. Вставай назад!
И так несколько раз. С удовлетворением наблюдали его передвижения вдоль строя. Лишь бы подальше.
– Ладно, мне все равно где стоять, – ласково соглашался тот.
Пока не угнездился позади Ильдарика Ахметова, который был ниже его на десять сантиметров.
Правильно. Каждый сверчок, знай свой шесток!
Ильдар, конечно, тоже был не очень рад такому соседству и с радостью спихнул бы его с глаз долой, но утешился тем, что хоть при движении строем в кильватере не будет разглядывать соляные разводы на его спине.
Этот беспорядок и разглядели буравчики взводного командира.
Раф заметно возвышался над окружающими сослуживцами. Замыкающим в отделении был только полутораметровый Радик. И он попытался задвинуть Рафа в конец строя, но мы всем отделением убедили его, что это будет совсем комично. Терпи!
– Товарищ старшина! Разрешите доложить? – пытаясь спасти положение, вызвал огонь на себя Талгат. – Это курсант Батыршин. У него острый шейный остеохондроз с подвывихом! Поэтому он голову так высоко держит. Видите как вытянулся. Вас боится! Вынужденное положение принял. Одно плечо выше другого. Сравните!
Изумленный курсант заморгал глазами, узнав о себе такие неприятные новости, закрутил головой, и в задумчивости принялся расковыривать другую щеку.
– То-то я гляжу, будто подвывих у него! – проткнул воздух кулаком старшина. – Стоит как буква «Зю»! Ничего, головку правильно держать научим. Бояться меня не надо, а субординация должна быть!
Талгат скомандовал бедолаге:
– Встань нормально! Смирно! То есть, ты это, наоборот, расслабься! Ноги подогни. Вот так! Да не ровняй носки! Колени не прижимай, все равно кривизну не исправишь! Жопу отклячь! Живот выпяти! Пилотку надень как следует, что это она у тебя как аист в гнезде торчит?
После этих манипуляций, пинков по ногам и рукоприкладства в живот, по заду и по шапке, измученный солдат застонал, согнулся в три погибели и, наконец, оказался вровень с другими однополчанами.
– Вот! Подровняли, товарищ старшина! – удовлетворенно глядя на дело своих рук, доложил командир отделения.
– Молодец! А что это он у вас исцарапанный весь и окровавленный? Избил кто-нибудь? – грозно повысил голос старшина, подозрительно оглядывая строй. – Смотрите мне! Тут никому, кроме нас, не положено!
– Так точно! – отрапортовал Талгат. – Кроме вас, никто его пальцем не тронет. А окровавленный он из-за болезни своей. Я вам докладывал. Острый шейный остеохондроз, осложненный подвывихом с геморройным синдромом.
– А, ну-ну! Вижу, вижу теперь подвывих с геморроем, бля!
* * *
– А теперь посмотрим, как ваши орлы умеют честь отдавать!
– Есть! Сейчас посмотрим, как наши орлы умеют честь отдавать! – обвел нас взглядом Талгат, мысленно выбирая, кто же наиболее достойно сумеет отдать честь, не подведет перед высоким начальством, и, наконец, вызвал первого счастливца:
– Орел Артур Шайдуллин!
– Я-а! – браво отозвался Артурка.
– Живо отдай свою честь взводному командиру, товарищу старшине! Сволочь!
– Есть! – Наш правофланговый лихо щелкнул каблуками, продемонстрировав большой опыт в деле отдачи чести. Печатая шаг, вышел из строя, прошел мимо изумленного старшины и обратился к нашему командиру отделения: – Товарищ ефрейтор, разрешите быстро отдать свою честь товарищу старшине? Сволочь!
Строй завибрировал от сдерживаемого хохота.
– Сейчас ее у тебя навсегда отымеют!
– Испробуют!
– Отведают!
– Да что там осталось после вчерашнего. Он ночью Радика от холода согревал. Я слышал: «Иди, говорит, Радик, ко мне. Вдвоем не замерзнем»!
