Ильдар нервно вскочил и начал теребить свои простыни, сравнивая их степень загрязнения. Раф лежа вяло отбивался:
– А что я? Не виноват. Это взводный все перевернул. Ругался, что плохо застелил! Он ко мне давно вяжется. Может, случайно и перепутал.
Все окончательно проснулись и с подозрением стали коситься на белье друг друга.
– Все, Раф! Мы тебя убьем! Если узнаем, что ты у нас тоже перепутал.
То и дело слышались новые крики из разных сторон палатки.
– А это что у меня за пятна темнеются?
– Ха-ха! Это от поллюции, когда эти мудаки про жопы толковали.
– И у меня таких пятен не было. Раф?! Ты и тут бродил?
Дело запахло серьезным политическим скандалом. Раф решил пойти на мировую.
– С кем не бывает? Может, и перепутал. На вашем белье не написано, что кому принадлежит.
Ильдар взвизгнул:
– Как не написано, как не написано? – хлестнул его по спине полотенцем. – Давай перестилай! – и судорожно начал отряхиваться от невидимых микробов.
Мы похохотали и обсудили ситуацию.
Между соседями и не такое бывает! Каждый втайне радовался, что не соседствует с шелудивым.
Когда показалось, что все успокоилось и инцидент исчерпан, а простыни были заменены, прозвучало предположение, повергшее бедного Ильдара в прострацию.
– А может, и не перепутались! Смотрите! Теперь у Рафки простынки беленькие. Довольный лежит, ухмыляется. На чистеньком бельишке отдыхать хорошо!
Ильдар взвился:
– Отвечай, гад! Перестилал простыню или не перестилал?
– Откуда я помню? Может, и не перестилал. Да отдам я ее тебе. На, возьми!
В палатке послышалась бурная возня и пыхтение:
– Давай сюда! Забирай свое тряпье!
Кто-то посоветовал:
– А вы их на свет сравните! Надо подсчитать количество пятнышек на квадратный дециметр.
Откинулся полог палатки и вошел взводный.
– Почему не спите? Что за шум? Ага! Опять одни и те же!
Два наряда вне очереди!
* * *
Солнце, лениво катившееся по небу, наконец достигло финиша, и еще один день канул в Лету. На смену дневному светилу явилось ночное.
Тревога ворвалась в палатку громким свистящим шепотом Ишбулатова, стоявшего на часах:
– Пацаны, атас! Сейчас тревога будет! Подъем!
* * *
Через короткое время раздался зычный голос комбата:
– Тревога! – тут же продублированный несколько раз командирами рангом пониже.
Вырванные из объятий Морфея и сладострастных сновидений столь не физиологичным образом, курсанты заметались по палатке в броуновском движении, сталкиваясь, с матюгами натыкались друг на друга. С грехом пополам пытались быстро надеть штаны, гимнастерку, намотать портянки, вбить ноги в сапоги, застегнуть ремень, разыскать пилотку, вещмешок, выскочить на плац и занять свое место в строю!
В числе самых первых, заблаговременно предупрежденных о тревоге, посмеиваясь над отстающими курсантами, мы свысока посматривали на другие подразделения, отпуская в их адрес язвительные замечания.
Ощущая себя бравыми бойцами, лихими воинами, удалыми рубаками, мы уже мысленно готовились к предстоящему марш-броску.
Внезапно я на себе ощутил пристальный взгляд Равиля, с недоумением взиравшего на мою амуницию.
– Ты что так на меня смотришь? Что случилось?
– Сам не пойму, чего-то тебе не хватает! Повернись!
Я юлой крутнулся перед ним. Вещмешок, пилотка, ремень, брюки, портянки, сапоги. Вроде все на месте.
Лунный свет отразился от надраенной пряжки ремня, красной звездочки и обнаженного живота.
– Ё! Ты гимнастерку не надел!
Под смех сослуживцев, пригибаясь, я ринулся сквозь встречный поток выбегающих курсантов, с трудом пробился в свой угол, чертыхаясь, привел себя в порядок и в числе последних встал на место.
Взводный наградил меня и других опоздавших свирепым взглядом и доложил лейтенанту о готовности. Невдалеке штабные командиры с секундомерами в руках наблюдали за построением.
* * *
Во время ночного марш-броска шуточки в колонне быстро стихли. Раздавалось только натужное шумное дыхание, глухой топот сапог и бряцание вооружения. Отстающих бойцов командиры по-отцовски подгоняли пендюлями и отборным матом.
Изнеженные, ослабевшие от шестилетней учебы, курсанты быстро выбивались из сил.
В нашем отделении, задыхаясь, первым упал на землю потный Рафка. Сзади неумолимо приближался грозный голос ротного, прерываемый вскриками раненых.
– Вставай, Раф! Вставай, догонят! Бежим!
– Все, не могу больше! Не стать мне врачом! Устал!
– Давай сюда автомат!
– За что? – испуганно заерзал он всем телом, пытаясь подняться с земли.
– Я понесу твой автомат!
Вещмешок ослабевшего солдата подхватил Равиль, а шатающегося от изнеможения Рафа подхватили под руки Рустем и Ильдар. Русские своих не бросают!
– Бежим, бежим! Немного осталось! Командиры тоже устали, скоро привал сделают. Не до утра же бежать будем. Вон огни Ульяновска появились, рукой подать!
– Спасибо, спасибо, друзья! Ильдарик, прости меня! Я не специально, – забормотал умирающим голосом Раф.
– Я не поп прощать! Заткнись, дурак! Не напоминай. Вот ночью, когда тебя не видно, ты нормальный парень.
– Слушай, Раф! А ты ему свои простыни завещай!
– Смотрите, смотрите, мужики! Педики отстают, выдохлись слабаки!
– Зато стоматы как дуют, не догонишь! Конечно, они меньше учились. А у нас Рафка на руках висит, не бросишь!
– Стой! – наконец послышался долгожданный крик командира. – Привал тридцать минут!
Немного отдышавшись, Ильдар приподнялся на локте и голосом инквизитора произнес:
– Раф, поклянись, что при мне больше в своем лице ковыряться не будешь!
– Ильдар, дорогой, я в конец строя встану. А спать отвернувшись от тебя буду!
– Заметано! Все слышали? – победно вскричал тот.
Кто-то посоветовал:
– Ты хоть обними его, Раф! Поблагодари, расцелуй!
В темноте послышались звуки борьбы, сопение и возмущенные крики:
– Иди отсюда! Не прикасайся ко мне! А-а-а!
* * *
В настоящее время некоторые действующие лица этой истории до сих пор работают докторами, другие докторами наук, третьи коммерсантами, бывший старшина – во вневедомственной охране, некоторые уже далече, а про остальных не знаю.
