«Серия поджогов, инспирированная иностранными агентами, направлена на дестабилизацию политической и экономической обстановки в стране, подрыв авторитета руководства МАССОЛИТА и прочая и прочая.
Даже эту дуру Анну, по кличке Чума, можно будет представить пособницей иностранного капитала, специально пролившую подсолнечное масло на трамвайные пути, чтобы физически ликвидировать товарища Берлиоза – выдающегося творца новой массовой пролетарской литературы. И тому подобное в том же роде.
Имя второго убитого, проходящего по делу, было Майгель. Барон. Он же – Ян Могилевский, подпоручик, агент польской сигуранцы. Он же – Иван Мойкин, давным-давно перевербованный работниками ОГПУ. Агенты-двойники не редкость.
Где-то Ваня прокололся. В нашем деле потери неизбежны. Иногда приходится жертвовать сотнями ради достижения высшей цели». – Макар непроизвольно взглянул на стену своего рабочего кабинета.
Вторая отрабатываемая версия майских событий выглядит следующим образом.
«Банда врачей, пособников мирового империализма, в совершенстве владеющая искусством массового гипноза, пытается подорвать курс советского рубля. Играет на низменных инстинктах отсталой части населения, верующей в Бога и всяческую чертовщину. Тьфу-тьфу!» – непроизвольно сплюнул Макар и опять посмотрел на стену с портретом вождя.
По долгу службы он был убежденным атеистом. Словно гонимые легким бризом мысли-лодочки понеслись прочь от фарватера сути дела. В памяти всплыло лицо матери, размашисто крестившейся на образа в углу избы. Булавка памяти больно кольнула сердце. Макар тяжело вздохнул, протер как стекло левую половину груди и вновь попытался сосредоточиться. Голова шла кругом от обилия фактов, количества пострадавших, донесений агентов.
«Сейчас бы в Ялту». – Макар вспомнил короткий прошлогодний отпуск с женой. Ночные купания в море, ритмичный шум прибоя, свежий йодно-соленый запах. Почему-то сразу захотелось нарзану. Он нажал пальцем коричневую кнопочку на столе и через некоторое время привычно вздрогнул от вида изломанного носа старшины Приходько.
– Вызывали, товарищ майор? – пробасил тот.
– Да. Принеси бутылочку воды, – попросил он и, сделав небольшую паузу, продолжил официальным тоном: – Закажите мне литературу об Иисусе Христе, Сатане, Понтии Пилате.
Брови старшины изогнулись морскими коньками. Мысль в глазах, как рыба в речке, промелькнула и пропала.
– Слушаюсь!
– И еще. Пригласите на утро лучшего специалиста по гипнозу.
– Нашу профессуру доставить или из-за границы?
– Не задавайте провокационных вопросов! – по волосу воздуха сабельным клинком просвистел голос майора.
– Виноват! Понял! – мигом сварилось лицо старшины. – Будет исполнено! Разрешите идти? – привычно прострочил пулеметной очередью и выскочил за дверь.
«Иди к черту!» – мысленно послал его Макар и устало опустился в нежные объятия кресла. Обвел глазами стены, обхватил короной рук голову и опять задумался…
В окно, ехидно улыбаясь, вкрадчиво заглянула косая челка месяца. Далекий гул курантов возвестил половину первого часа ночи.
«Итак, что мы имеем? – перед его глазами лежали данные на лиц, находящихся в розыске. С глухим раздражением он вновь прочитал ориентировку.
Гражданин Воланд – гипнотизер. Называет себя профессором черной магии. Возраст около 40 лет. Высокий брюнет. Рот кривой. Правый глаз – черный, левый – зеленый. Одна бровь выше другой. Лицо – асимметричное. Во рту – золотые и платиновые коронки. Разговаривает басом. Костюм серого цвета. На ногах серые туфли, на голове серый берет. Ходит с тростью черного цвета с набалдашником в виде головы пуделя.
И этого клоуна до сих пор не могут найти? – в очередной раз подивился Нарымов. – Где же его черти носят? Задала нечистая сила забот!»
Но факт остается фактом. Широко раскинутая рыболовная сеть не приносила улова. Пока.
«Дальше. Гражданин Коровьев. Высокий. Худой. Средних лет. Голова маленькая, глаза маленькие. Усы тонкие, в ниточку. Одет в клетчатые брюки и пиджак, на голове жокейский картуз. Носит пенсне – надтреснутое. Всюду появляется с огромным дрессированным котом черного цвета. Без особых примет. Фокусник. Прес-ти-ди-жи-та-тор, – прочитал он по слогам.
– Кто это? – удивился Нарымов. – Что за чертовщина? Выясним, – подчеркнул красным карандашом последнее слово».
* * *
Серый рассвет через щели портьер проник в кабинет без спроса. Нарымов спал на листах бумаги, не подозревая, что гроза уже проникла в его жизнь.
Во сне размеренный шум ялтинского прибоя в голове Нарымова незаметно сменился залпами артиллерийских орудий. Гром захохотал Шаляпинским басом:
– Ха-ха-ха-ха-ха! Са-та-на там правит бал, там правит бал!
Нарымов очнулся и увидел откуда-то сверху самого себя, спящего за столом в полумраке огромного зала.
– Встать! Суд идет! – торжественно прозвучал чей-то голос.
Он встал. В зал прошествовала странная троица. В середине важно вышагивал высокий брюнет в сером костюме, опираясь на трость. Под мышкой тот бережно держал старинный фолиант. Нарымов каким-то непостижимым образом догадался, что это Книга Судеб. Ужасно захотелось перекреститься, но вместо этого он отдал честь.
Впереди председательствующего, смешно задирая коленки, с надменным видом шествовал чернущий, без единого светлого пятнышка, огромный котище. Внезапно зыркнул глазом, и ледяной холод влажно обнял трепещущее сердце Макара. Волосы на голове встали дыбом. Он весь превратился в зрение, он весь превратился в слух.
«Это сон! Как хорошо, что я сплю!» – уговаривал он сам себя. Взглянул сверху на свое тело, спящее за столом: «Вот же где я. Сплю!»
Испуг был настолько силен, что третья фигура сначала почти не привлекла его внимания. Однако голос Шаляпина тут же словами служебной ориентировки прочитал в его голове:
«Гражданин Коровьев. Высокий. Худой. Средних лет. Глаза маленькие. Близорук. Одет в клетчатый пиджак. Фокусник. Прес-ти-ди-жи-та-тор». На этом слове длинный лукаво подмигнул Нарымову:
– Выяснил? Ну-ну! – угрожающе покивал он головой.
Председатель и его сопровождающие чинно расселись на невесть откуда взявшихся стульях.
Кот цапнул лапой воздух, и по залу разнесся серебряный звук гон-н-н-га.
В зал вошла молодая голая девушка с длинными распущенными волосами, единственной одеждой которой являлась черная повязка на глазах. Вероятно, для того, чтобы не видеть реакции окружающих на ее наготу. В одной руке она держала коромысло весов, другой вела красивого оливкоглазого мужчину. Парочка остановилась. Девица тем же голосом Шаляпина, не разжимая губ, провозгласила, словно на аукционе:
– Тридцать серебряных тетрадрахм получил Иуда из Кариот, – ткнула она пальцем в мужчину, – за жизнь нищего проповедника из презренной Галилеи Йошуа Га-нацри. Кто даст столько же за него самого и облегчит его бренную душу от тысячелетних проклятий?
