– Нет, будь я проклят, – проворчал Доминго, раздраженный угодливостью ведьмака еще сильнее, чем его кривляньями. Запустив руку под солому, он нашарил саблю и почувствовал, как дрожь передалась от плетеной рукояти к его мозолистой ладони. Возможность коснуться своего оружия всегда бодрит, пусть даже не всегда возможно поправиться настолько, чтобы снова пустить клинок в дело. – Полагаю, ты ждешь моей благодарности?
– Я не питаю напрасных надежд. – Хортрэп снова сосредоточил внимание на лошади, везущей фургон через лагерь.
Доминго приподнялся на локте и увидел, что отряд уже почти собрался в путь. Те солдаты, у кого не было синих плащей и знамен, демонстрировали свою принадлежность к Кобальтовому отряду шарфами, шляпами или щитами той же расцветки. Эти юноши с мрачными лицами и еще более суровые ветераны, готовящиеся к предрассветной атаке, могли бы вызвать приступ умиления, если забыть об одной отталкивающей подробности: почти каждый из них держал в руке чарку или флягу.
– Я бы такого не позволил, – сказал Доминго затылку облаченного в шафрановый капюшон Хортрэпа. – Глоток граппы, чтобы отпраздновать победу, – еще куда ни шло, но напиваться в хлам перед походом… Я бы не допустил.
Хортрэп вскинул голову, словно собираясь сказать что-то важное, но только поудобнее уселся на козлах, так и не проронив ни слова. Колдуна явно что-то угнетало, иначе бы он не остался в долгу и напомнил полковнику, чему тот подверг собственных подчиненных перед тем, как они отправились во Врата. Кобальтовые солдаты остались довольны процедурой, чего нельзя сказать о Пятнадцатом полку, и во Врата они пойдут добровольно.
Не все пойдут, разумеется, отнюдь не все – даже здесь, в Кобальтовом отряде, дураков немного. Останется часть наемников, они освободят Ждун, Уитли и остальных таоанцев в обмен на обещанное мешуггцами помилование – которого, впрочем, может и не быть. Наверняка генерал Чи Хён пыталась убедить колеблющихся, что сделка с имперцами ничуть не менее опасна, чем прохождение через Врата, но, похоже, не преуспела.
И неудивительно. Когда Хортрэп спросил, желает ли Доминго остаться в палатке под присмотром таоанцев или вместе с Кобальтовым отрядом пойдет через Врата в Диадему, вопрос поначалу показался абсурдным, совершенно неуместным, и полковник едва не согласился на первое… Но вдруг представил, как будет лежать в постели, опозоренный и сломленный, и не кто иной, как полковник Ждун, решит, как с ним поступить. А потом еще придется ждать ответа из столицы. Вряд ли Ждун захочет поговорить с ним. Вероятно, отправит его с одобрения Цепи за решетку, а то и вовсе на костер.
Но ведь может случиться и кое-что похуже. Что, если новая власть возвеличит его как героя войны, пожертвовавшего своим полком ради ритуала? Что, если ему придется прожить еще много лет беспомощным инвалидом в Кокспаре, прекрасно сознавая, что вопреки своим громким речам, вопреки убеждениям, столкнувшись с трудным выбором, он сдался Вороненой Цепи, как и все остальные? Что, если эта холодная, сырая и вонючая палатка окажется последней точкой в его военной карьере и останется лишь целовать задницы самым ненавистным врагам, которых он презирал даже сильнее, чем женщину, погубившую его сына и его короля? Не то чтобы он переживал за старого Калдруута больше, чем за юного Эфрайна, регент был настолько же безумен, насколько мальчишка – ленив и безответствен. Но дело в принципах, принципы важнее всего.
Он сделал единственный разумный выбор – между такой вот жалкой судьбой и мало к чему обязывающим согласием пройти вместе с Кобальтовым отрядом через Врата. Командир не должен приказывать своим офицерам то, чего не смог бы сделать сам, и если Доминго послал капитана Ши в эти Врата, значит, кровь и гром небесные, должен последовать за ней, куда бы этот путь ни вел. Даже когда Хортрэп ворвался в палатку и рассказал о том, что задача изменилась в самый последний момент, Доминго не испытал большого разочарования. Он предпочел бы умереть в Диадеме, вскинув два пальца в знак победы над Вороненой Цепью, но вышло лучше, чем он ожидал, и лучше, чем он заслуживал. Кроме того, полковник весьма сомневался, что даже такой искушенный в колдовстве ведьмак, как Хортрэп, сможет беспрепятственно ввести кобальтовых в одни Врата и вывести из других, иначе эту тактику они бы использовали еще двадцать пять лет назад. А потому не имеет никакого значения, куда они направляются – в Диадему или Отеан, – потому что им все равно не добраться до цели. Важно лишь то, что для истинного воина благородное самоубийство всегда предпочтительнее, чем безвольная сдача в плен.
Возможно, Ждун все-таки была права, когда говорила, что он не способен смириться с поражением. Стоит ли удивляться, что Хьортт фактически погубил родного сына, заставив его пойти на военную службу, к которой Эфрайн не был пригоден? Доминго предпочел бы, чтобы сын умер неудачливым молодым полковником, а не прожил долгий век ловким политиком или ученым; так и вышло. Кто сказал, что наши желания не осуществляются против нашей же воли?
Фургон остановился, но сиденье возницы не позволило Доминго увидеть, в чем дело. Небо как будто потемнело еще больше, пока они были в пути, но вокруг горели факелы, отгоняя мрак, – глядя на них, можно подумать, что фургон плывет в море огней. Хортрэп спрыгнул на землю и прошелся вдоль борта. Даже теперь он возвышался над Доминго, как каланча.
– Наступает важный момент, – объяснил Хортрэп. – Я пришлю людей, и вас поднесут поближе, когда все начнется. Вы должны услышать речь генерала, – подозреваю, Феннек сочинял ее всю ночь. Как только дело будет сделано, я отправлю одного из моих демонов – и впер-р-ред!
– Я никогда не был в Отеане, – сообщил Доминго и задумался о том, что за монстры напали на непорочных.
А затем нахмурился, сообразив, что, если фокус с Вратами удастся, он сможет это выяснить. Но кем бы они ни были, императрица Рюки вряд ли ненавидит их сильней, чем убийцу своего сына, поскольку тот был простым смертным, как и она сама. Что она сделает, если во время официального представления он сознается в убийстве? Вероятно, это произведет совсем не то впечатление, которого добивался Доминго. И вдобавок он уже не гордится тем, что так ловко подставил Чи Хён.
– Вот уж не думал, что однажды мне придется спасать непорочных, вместо того чтобы отвешивать им пинки под зад.
– Апокалиптические войны часто приводят к странным союзам, – заметил Хортрэп. – Императрица Рюки согласится принять участие в нашем походе против Цепи, как только ее острова снова окажутся в безопасности, и это весьма заманчиво, не правда ли? Армада кораблей-черепах, скопившихся в Заброшенном заливе, и десять тысяч непорочных ратников, которых мы проведем через Врата Отеана в Диадему, – у меня мурашки от этой мысли! Совсем не то, что тащить в Диадему две тысячи замерзших бродяг и рассчитывать при этом на удачу.
– Только если мы одержим победу в Отеане, – подчеркнул Доминго. – В случае поражения все будет кончено.
– Не будьте таким брюзгой, – укорил его Хортрэп. – В случае любого поражения все будет кончено, таково отличительное свойство поражений. Но чего бы мы добились, взяв Диадему, в то время как монстры опустошили бы Непорочные острова? Поверьте, я тоже с большим удовольствием отправился бы в Самот, но на войне всегда приходится чем-то жертвовать, разве не так?
