– Что ты скажешь в свое оправдание, убийца? – резко спросила Рюки.
И тут Чи Хён чуть не сделала глупость. Она даже не поняла, какую именно, – просто хотелось эту глупость совершить. Но она прикусила язык, дождалась, пока пройдет опасный соблазн, а затем снова посмотрела на императрицу и ответила со всей учтивостью, как учил ее первый отец.
– Ваше изящество, сочувствую вашему горю – я ношу эту белую повязку в знак траура по моему жениху Бён Гу, – сказала она, радуясь тому, что Канг Хо уговорил ее оторвать полоску от простыни, перед тем как они тронулись в путь. – Но я не больше виновна в его смерти, чем вы – в горькой участи моих родных. Нас объединяет не только угроза Непорочным островам, но и общая утрата. И я клянусь: как только условия нашего договора будут выполнены, как только Отеан снова окажется в безопасности, а двойная угроза со стороны Джекс-Тота и Вороненой Цепи исчезнет, я помогу найти убийцу вашего сына. Клянусь памятью о Хвабуне, я приведу к вам этого негодяя и докажу свою невиновность.
Даже дуновение ветра не нарушило наступившую за этим тишину, или, может быть, легкий бриз не преодолел заслона из двадцати тысяч солдат, окруживших мятежного генерала, императрицу и храм Пентаклей. И вдруг Рюки улыбнулась, так слабо, что Чи Хён могла бы и не заметить, если бы не следила за ее лицом, надеясь увидеть признаки согласия. Императрица что-то сказала, но слишком тихо, так что Чи Хён не разобрала ни слова, и ближайший лучник достал из-за пазухи лист пергамента, не сводя взгляда с принцессы. Императрица взяла у него документ:
– Чи Хён Бонг, я окажу тебе любезность, которой ты не удостоила меня, – открою правду. – В то же мгновение другая красивая белая рука ухватилась за другой край красивого белого пергамента. – Я не признаю договоров с предателями.
Когда затрещал разрываемый пополам пергамент, Чи Хён поняла, что все кончено. Она не поднялась с колен, не запротестовала, а только обернулась ко второму отцу. Он не проявил сдержанности, на которую оказалась способна его взбалмошная дочь, а вскочил на ноги; его привлекательное лицо исказила гневная гримаса.
– Что означает этот обман? – взревел он, и, словно в ответ, каждая дюжина гвардейцев на каждой из дюжины ступеней молча наложила на тетиву стрелу с белым оперением.
– Уймись, Канг Хо Бонг, – велела императрица, – или не получишь даже ту последнюю милость, какую я обещала твоей дочери. Если хоть один из вас произнесет еще хоть слово, вас обоих немедленно пристрелят.
Чи Хён не понимала, что происходит. Просто не верилось, что вся эта хрень творится на самом деле. Она выросла на Непорочных островах, ее с младых ногтей учили, что на всей Звезде нет более благородного, честного и великодушного человека, чем императрица, и теперь эта вдолбленная в ее голову глупость привела к катастрофе. Вчера она в это же время дня улыбалась полковнику Ждун, с которой подписала перемирие, и вскоре выяснилось, что эта женщина замышляла предательство. И тем не менее, когда императрица предложила еще более выгодные условия, принцесса с радостью согласилась и поставила свою печать на договоре. И то, что даже ее второй отец, от рождения двуличный, не подозревал никакого подвоха, лучше всего доказывает, насколько абсурдна была привитая ей вера в добродетель императрицы.
И теперь, когда Чи Хён сама привела весь Кобальтовый отряд в западню, эта вера не принесет ни унции пользы.
В Отеане все делается тихо и изящно; вот так же тихо и изящно была устроена эта ловушка. Казалось, выпученные глаза Канг Хо готовы лопнуть от прилива крови, но он молчал, как и его ошеломленная дочь.
– Так намного лучше, – сказала императрица, явно наслаждаясь звучанием собственного голоса, тогда как чужие голоса, похоже, ее бесили. – Каждый ваш вздох оскверняет чистоту воздуха Отеана, поэтому я не собираюсь затягивать ваши мучения. Вот та правда, которую я обещала вам рассказать: Джекс-Тот действительно вернулся, но его берега пустынны. Наш флот в море Призраков заблокировал все подступы к нему, и я готовлюсь его изучить для дальнейшего освоения. Мои моряки не обнаружили там ни монстров, ни демонов, одно лишь бесконечное спокойствие некогда грозного моря.
Чи Хён облегченно всхлипнула и тут же зажала рот ладонью, ожидая выстрела. Вероятно, ее поведение не было достаточно возмутительным, чтобы среагировали лучники.
Значит, Хвабун не опустошен. Ее первый отец, сестры, слуги – все целы и невредимы. Императрица придумала сказку про монстров лишь для того, чтобы выманить ее и…
– Хвабун принесен в жертву, призванную искупить ваши безумства и жестокость, – объявила Рюки. – Вашими стараниями мой сын ушел из этого мира, но я отплатила стократ. Вся ваша родня и прислуга брошена в храм Пентаклей, чтобы в мире смертных не осталось и следа заразы.
Императрица продолжала вещать все тем же омерзительным самодовольным тоном, но Чи Хён теперь слышала не ее разглагольстования, а плач своих сестер, которых тащили по этому самому гравию к храму, выстроенному вокруг Врат Отеана. Она представила, как неизменно спокойный, рассудительный отец срывается на крик, умоляя правительницу пощадить дочерей и слуг и возложить всю вину за преступления Чи Хён на него одного. Какая тишина, должно быть, охватила ступени храма, когда последнего из родных и близких принцессы сбросили в Изначальную Тьму, наказывая за то, чего ни они, ни Чи Хён не совершали…
– …А дворец сожжен до камней фундамента, которые затем вырыли и сбросили в море, – донеся голос императрицы, когда ревущая волна образов отхлынула и Чи Хён вернулась в бедственное настоящее. – Лестница, ведущая в гавань, взорвана, так же как и порт. Вся земля покрыта солью, вплоть до самой крохотной садовой террасы, чтобы Хвабун больше никогда не могли принять за часть Непорочных островов, а только за голую скалу в море Призраков, непригодную для жизни. И это все, что я хотела вам сказать.
В наступившей тишине каждый солдат Кобальтового отряда и окружавшей его армии непорочных, должно быть, услышал, как разбилось, словно упавшая чашка, сердце Чи Хён, а вслед за ним и сердце ее второго отца. И тогда Канг Хо закричал, так громко, что Чи Хён даже не уловила звона спущенных тетив. Зато увидела, как летящие стрелы на мгновение затмили солнце, и вскочила на ноги, ни о чем не думая, двигаясь машинально, как год назад, когда она сбежала со скучного фестиваля и от скучного жениха ловить духов на тыквенных полях.
Но не успела она выхватить свой меч, как стрелы достигли цели.
Это была самая жестокая уловка императрицы Рюки – ни один из лучников не метил в Чи Хён, белоперые стрелы вонзились в землю вокруг нее… и в ее отца. Канг Хо успел сделать два шага в сторону дочери, возможно пытаясь заслонить ее, и упал; десятки стрел торчали из его живота, нежных рук и лица. Все произошло так быстро, что кровь не успела пропитать одежду, пока он не забился в конвульсиях на терракотовом гравии. Не обращая внимания на гневные вопли императрицы, Чи Хён подошла к последнему своему родственнику, шурша сапогами в зарослях стрел, и обессиленная Мохнокрылка упала с ее плеча к ногам Канг Хо.
Чи Хён остановилась, растерянно глядя на вздрагивающего демона. Еще совсем недавно, когда они все вместе проходили через Врата, шерсть Мохнокрылки была черной, как обычно, а сейчас маленькая совомышь побледнела, словно череп под солнцем пустыни. И тут Чи Хён поняла, что произошло. Выйдя из оцепенения, она подхватила Мохнокрылку. Уже ничем нельзя было помочь отцу, зато оставался шанс спасти своего демона. Обернувшись к императрице, Чи Хён заметила широкую проплешину в ковре из белых перьев, в том месте, где она миг назад стояла на коленях, – это Мохнокрылка из последних сил защитила ее от стрел, которых было так много, что преданное существо едва не погибло от перенапряжения.
