В 15 лет Лейбниц стал студентом Лейпцигского университета, где изучал юриспруденцию, философию и математику. Здесь он впервые ознакомился с философскими учениями Френсиса Бэкона и Рене Декарта, с космическими концепциями Коперника и Галилея. Активно полемизируя с возникавшими на почве поверхностного восприятия Новой философии атеистическими и материалистическими концепциями, он обращается к словам Ф. Бэкона: «Капля, выпитая из кубка философии, удаляет от Бога, но если выпить кубок до дна, то возвращаешься к Богу.»
В спорах с материалистами Лейбниц постепенно формировал свою философскую концепцию. В качестве главного аргумента он выдвинул феномен движения материальных тел. Из существования тела в данном месте, рассуждал Лейбниц, вытекает лишь возможность движения, а не само движение. Следовательно, существуют некие «нематериальные причины», движущие, формирующие, приводящие все в порядок. «Я докажу, – писал Лейбниц, – что причиною всех вещей является всемирная гармония, т. е. Божество, что эта гармония не есть причина грехов, но грехи все-таки неизбежны и принадлежат гармонии подобно тому, как тени оттеняют картину, а диссонансы придают приятность тону».
В 1676 г. во время пребывания в Париже Лейбниц разработал первые основания своего великого открытия: математического метода дифференциального исчисления и связанной с ним теорией монад. Монады – это метафизические единицы, неделимые, подобные математическим точкам, это центры движущих сил, атомы субстанции. Монады не могут ни возникнуть, ни погибнуть, поэтому «сумма вселенной», которая состоит из монад, всегда одна и та же. «Сумма всех движущих сил природы постоянна, в природе всегда сохраняется одно и то же количество живой силы» – эта формулировка Лейбница была своего рода предтечей закона сохранения энергии. Монады, являясь движущими силами мира, движут его к одной конечной цели – всеобщей гармонии.
Одновременно Лейбниц хотел объяснить и проблему происхождения зла в мире. И здесь он использовал метод дифференциального исчисления. В мире, утверждал Лейбниц, есть известный относительный максимум блага, но, по закону гармонии, это возможно лишь при существовании минимума блага (т. е. – зла). Далее Лейбниц рассуждал таким образом: Бог, создавая мир, мог выбирать из бесчисленного множества планов творения, но, будучи высшим существом, он, естественно, выбрал наилучший из всех возможных планов. Поэтому, говорил философ, мы можем утверждать, что этот мир есть лучший из всех возможных миров.
Таковы были философские изыскания Лейбница, заставившие всю Европу величать его «великим Лейбницем». Для России же философ особенно важен потому, что именно ему поручил Петр I создать план организации Российской Академии наук и Лейбниц стал одним из первых российских академиков.
Немецкая классическая философия
Немецкая классическая философия – особое явление в истории европейской мысли. По масштабности и глубине затронутых в ней проблем ее можно сравнить только с греческой классической философией. Пять философов: Кант, Гердер, Фихте, Шеллинг и Гегель сделали попытку создать всеобъемлющие философские системы, охватывающие проблемы Бога и человека, познания, соотношения материального и идеального, добра и зла, а также эстетические теории и гипотезы об историческом развитии всего человечества. Они как бы подводили итог тем теориям и предположениям, которые выработало Новое время.
Иоганн Готтлиб Фихте
Первым выступил Иммануил Кант, затронувший в своей знаменитой «Критике чистого разума» проблему границ человеческого познания. Кант считал, что достоверному, научному человеческому познанию подвластна лишь ограниченная область реальности, в которую не входят, например, Бог, душа и мир в его целокупности. И все же, полагал философ, в человеке всегда живет важнейшее стремление к ощущению высших сущностей бытия – Бога, свободной воли, бессмертной души. Это стремление Кант назвал категорическим императивом, который проявляет себя в конкретной практической жизни индивидуума.
Своего рода переходными – от Канта к Гегелю – можно назвать философские системы Иоганна Готтлиба Фихте (1762–1814) и Фридриха Вильгельма Йозефа Шеллинга (1775–1854).
Фридрих Вильгельм Йозеф Шеллинг
Когда Фихте в 1791 г. опубликовал анонимно свой трактат «Опыт практики всякого откровения», то читатели сочли, что автором такой блестящей работы не может быть никто другой, как сам великий Кант. В результате Канту пришлось вмешаться и восстановить справедливость – Фихте в одночасье стал знаменитостью.
Основной вопрос, который задавал себе Фихте – может ли все-таки человеческий разум проникнуть в тайну бытия или нет? Для того, чтобы разобраться в этом, Фихте условно разделил человеческое сознание на три «Я». Первые два из них – «чистое Я» и «эмпирическое Я» – он отнес к области мышления, а третье – «инстинктивное Я» – к биологической природе человека.
«Чистое Я» в своем познании оперирует абстрактными идеями, оно само создает свои ощущения и представления о мире, который выступает по отношению к нему, как нечто другое – «не-Я». Обычно же человек использует для понимания мира свое «эмпирическое Я», то есть так называемый жизненный опыт, который дает ему лишь поверхностные представления о мире, не раскрывая тайны «вещей в себе» (по терминологии Канта).
Для того, чтобы преодолеть ограниченность эмпирического познания, человеку, считал Фихте, необходимо как бы подняться над самим собой. Ему нужно суметь перевести данные о мире, полученные через «эмпирическое Я», в область своего «чистого Я», то есть перевести их в разряд абстрактных идей о внешнем мире, идей о «не-Я». И вот тогда-то, вглядываясь мысленно в это «не-Я», как в зеркало, человек получает возможность постичь тайну «не-Я», «вещи в себе». А через это постичь и тайну себя самого, своего «Я». «Я» полагается как определенное через «не-Я», – таков главный принцип теории наукоучения Фихте.
Основной пафос философии Фихте – снять ограничения (а значит и несвободу), налагаемые на мыслящее сознание человека влечениями его «инстинктивного Я», инстинктами. Человеческий разум, сделал вывод философ, способен подняться над миром явлений в мир идей, и, благодаря этому, человек может стать «сам себе целью», может «определять себя сам и не позволять определять себя ничем внешним».
Другой мыслитель, Шеллинг, попытался разрешить проблему взаимодействия конечной материальной природы и бесконечного духа. Природа, считал Шеллинг, не замыкается только в себе самой – она стремится к одухотворению, в результате которого появляется мировая душа. Однако одухотворяется природа не сама по себе, а через человека, который связан с ней посредством мировой души.
Человек осмысляет природу и одухотворяет ее через творчество, вершиной которого, по мысли Шеллинга, является художественное творчество. В его основе лежат оба начала – сознающее (дух) и не сознающее (природа). Продукт художественного творчества конечен, но имеет бесконечный смысл. В лучших произведениях человеческого искусства, считал Шеллинг, содержится тот же шифр, что и в лучших произведениях космического творчества, то есть природы. Поэтому искусство является вечным и единственным откровением. Шеллинг предсказывал, что в будущем и наука сольется с художественным творчеством, взойдет к истокам поэзии и создаст новую мифологию.
