Потом я увидел, что над тем местом, где я сидел, скорчившись, стену покрывает иней. Что-то это мне напоминало, но я не мог сообразить, что.
Наверное, я слишком долго пялился на морозные узоры, потому что мне стало мерещиться, что я сейчас войду вон в ту трещину или щель, которая на самом деле проход между валунами, просто видимый сбоку и потому кажется, что он такой узкий, а на самом деле вполне проходимый даже для такого кабанчика, как я, вон к нему ведёт тропа, на тропе конские следы, а на валуне слева сидит в позе горского шамана маленький голый чёрный человечек, и я вдруг понимаю, что это маленький архи, приятель Князя, и в руках у него… что-то. Что-то важное. И мне действительно надо подойти к нему и спросить…
Люк заскрипел и откатился.
– К стене, – сказали мне.
Я сдвинулся к окошку. Из него видна была верхушка другой башни, пониже этой, и кусок площади. На площади в ряд стояли бронетранспортёры и грузовики под брезентом. Падал снег.
Мне под коленями защёлкнули браслеты, звякнула цепочка. Я почему-то загадал, что если будет тросик, то сбегу, а если цепочка – то в другой раз. Ну, значит, в другой…
– Пошёл.
Руки мне не сковывали. Со скованными джакч спустишься по этой лестнице. Шею свернёшь.
Впрочем, я и так едва не свалился. Плохо тело слушалось.
Меня ждали вчерашний корнет и незнакомый ротмистр с эмблемой военной прокуратуры в петлице. Но мне показалось, что раньше на этом месте была другая эмблемка. Не знаю, какая именно. Просто угадывалась вокруг книги и меча незаполненная вмятинка с другим контуром. Танк, что ли?…
– Господин Чак Моорс, – сказал поддельный прокурорский, – похоже, мне придётся принести вам извинения и отпустить. – Рядовой, снимите кандалы…
– Дайте чего-нибудь согреться, – сказал я.
Ротмистр взглянул на корнета, тот полез в стол и достал плоскую флягу из нержавейки – примерно так на литр. На фляге был выштампован чей-то профиль в обрамлении знамён. Корнет булькнул в кружку среднюю порцию, потом посмотрел на меня и удвоил. Я ещё раз присмотрелся к профилю и наконец понял, что это принц Кирну. Фляге было больше лет, чем мне!
– Здоровье его высочества, – сказал я и выпил. Показалось, что вода. Я даже успел обидеться. Потом в пищеводе образовалась ниточка тепла. А потом меня затрясло. Пробило…
– Сейчас пойдёте спать, Моорс, – сказал ротмистр. – Настоящего убийцу взяли. Потом вам надо будет на него посмотреть. Ещё раз приношу извинения.
– Да ладно, проехали, – сказал я. – Плесните ещё…
– Фратьо, – сказал корнет, – а может, ему сейчас на того посмотреть? Чего тянуть-то? Может, что полезное узнаем?
Я поставил кружку на стол, не отпуская. Кружка стукнула пару раз. Корнет снова наполнил её – теперь почти всклень.
Со второй кружки кровь пошла и в руки, и в ноги. Дрожь затаилась.
– Я готов, – сказал я и встал. Боялся, что поведёт, но не повело.
Мы втроём вышли наружу, пересекли припорошённую снегом и уставленную техникой площадь и вошли в палатку со знаком радиационной и химической опасности. Там в ряд стояло штук восемь каталок с носилками, на некоторых громоздились какие-то узлы, потом эти круглые кастрюли с дырками для автоклавов, – а на трёх лежали явные и несомненные трупы, прикрытые простынями. Мы подошли к крайнему в ряду, и корнет откинул простыню.
В парня всадили две пули. Одна пробила грудь, другая снесла полщеки. Всё равно понятно было, что это горец – а скорее даже пандеец. Здоровенный горбатый шнобель, брови как собачьи хвосты, ранняя лысина до темени… Над сердцем, попорченный пулей, виднелся вытатуированый замысловатый орнамент, подсказка для пандейских врачей – группа крови и что-то ещё, мне говорили, я не всё запомнил.
– Пандеец, – сказал я. – Офицер.
– Армейский спецназ, – сказал ротмистр, – «Живые мертвецы». Рубаху поднимите.
Он это как-то так сказал, в одном ряду, что до меня не сразу дошло. Когда дошло, я поднял. У меня примерно на этом же месте тоже была группа крови, но по-нашему, цифрами.
– Это что, в гражданской обороне обязательно было делать? – спросил он.
– Нет, по желанию, – сказал я.
– А у братца вашего?
– Тоже есть.
– А он где служил?
– В гвардии. Охранял район ПБЗ.
И тут я подумал, что Дину мог на допросе сказать что-то другое, мы же с ним так и не смогли уединиться и всё устаканить. Но он, похоже, как и я, решил говорить побольше правды, чтобы не запоминать лишнее. Так что и тут всё оказалось в порядке, ротмистр посмотрел на корнета, а тот кивнул.
– Непонятно, – сказал ротмистр. – Тогда откуда у этого, – он повёл подбородком в сторону трупа, – вот это…
И вытащил из кармана бумажник. Прорезиненный с водонепроницаемой застёжкой. Помню, в нашем детстве это была большая ценность и шик. Откуда-то они к нам попадали. Тоже, наверное, контрабандой – как чулки, телевизоры и гондоны. Ротмистр раскрыл бумажник и показал мне, что там внутри.
Внутри была большая фотография Князя. В полевой куртке, но без берета. Позади были горы и каменный лес. Я знал это место. И время. Хорошо, что изображение на фотографии было обрезано как раз чуть выше нагрудного орла с полковничьими коронами…
* * *
Короче, меня передумали выпускать. И, как я понимаю, не собирались с самого начала, а только сделали вид – чтобы я размяк. Гады. Правда, разместили меня теперь в тепле и почти уюте, разве что за перегородкой всё время топотали сапогами. Сказали, что это для моей безопасности, джакч. На самом деле, конечно, чтобы я с Князем не перекинулся парой слов.
Теперь у меня была койка, горячий сладкий чай с галетами в любое время, несколько потрёпанных книжек и даже радио. Нужник был во дворе, посещать его можно было в любое время и сколько угодно раз, пусть под конвоем, но без кандалов. Типа я не арестант, а охраняемое лицо.
Им бы себя охранить…
Я не сомневался ни секунды, что пандеец тут был не один, а где-то поблизости засела целая разведгруппа. Господа офицеры, понятно, тоже в этом не сомневались, но что они могли сделать сверх обычного? Усилить бдительность? Ага, знаю я, что это такое. Надрочить солдатиков, чтобы от своих шарахались сильнее, чем от чужих, вот и всё. Будет видимость усердия, а толку никакого.
Но, джакч, зачем пандейцам понадобился Дину? И, джакч, что это за диверсант, который таскает с собой фотографию интересующего его человека?
Или не было у него никакой фотографии, а это мутят мои ротмистр с корнетом? А чего хотят добиться?
От тепла, сытости и мягкого под жопой у меня потекли мозги. С другой стороны, меня всё ещё потряхивало, – я думаю, от избытка мыслительного процесса. Тревожно было, страшно было, непонятно было…
