Нога принадлежала Доркас Гуд, которая свернулась дрожащим калачиком в углу камеры, притянув к груди руки и колени. На лицо ей падали тусклые спутанные волосы. Широко открытые глаза смотрели совершенно невидящим взглядом. Она сосала палец. За последние несколько недель бедняжка совсем разучилась говорить, поэтому стонала и кричала, как младенец, хотя этой некогда жизнерадостной девочке было четыре года. Она худела и чахла на глазах.
Чья-то рука потянулась убрать волосы с ее мокрого от пота лба. Нагретый летней жарой воздух в камере был пропитан зловонием гниющей соломы и переполненных отхожих ведер, которые выдавались арестантам. Деливеренс Дейн подержала руку на лбу ребенка — от ее ладони исходило тепло и приятное покалывание — и вполголоса произнесла заклинание, то самое, которое больше всего помогало в последнее время. Веки Доркас опустились, потом поднялись и снова опустились, отгородив остатки ее разума от ужаса, в котором пребывало ее тело. Дыхание выровнялось, и девочка уснула глубоким сном без сновидений.
— Эй, спит, а? — прокаркал голос из другого угла камеры.
— Да, — ответила Деливеренс, кладя руку на колени.
Она подвигала плечами, прислонившись к неровной каменной стене. За последние месяцы Деливеренс исхудала, костям было больно. Плоть сходила с нее словно по нескольку фунтов за раз, пальцы рук истончились. Она поднесла руку к свету — сквозь промежутки между пальцами Деливеренс могла видеть противоположную стену камеры.
— Никогда не видала, чтоб эдак спали, — знающим тоном продолжал голос. — Странно энто как-то.
Деливеренс вздохнула, закрыв глаза. Уже который раз повторялся этот разговор с Сарой Осборн.
— Господь, как может, укрывает невинные души от терзании дьявола, — пробормотала Деливеренс.
Голос хрипло захохотал, потом закашлялся. Когда приступ прошел, Сара Осборн зашевелилась в потемках у противоположной стены и подползла ближе, пока ее изрытое оспинами лицо под чепцом цвета помоев не появилось всего в нескольких футах от Деливеренс. Высохшие губы раздвинулись и обнажили десны, словно утыканные зубами. Деливеренс задержала дыхание — изо рта Сары отвратительно воняло.
— Я знаю тебя, Ливви Дейн, — прошипела женщина. — И мать Доркас тебя знает, хоть она сидит в другой дыре. Я им всем скажу, что ты сделала. Мы энто все знали.
Деливеренс медленно повернула голову и посмотрела в помятое лицо Сары. Побирушка всегда была не в себе. Ее сознание перескакивало с одного на другое, она то ругалась, то орала и из-за своего безумия существовала только на подачки жителей Деревни. Она царапалась в двери, требуя монетку, корку хлеба или крова на ночь. И люди уступали, внешне следуя христианским добродетелям человеколюбия и милосердия, а в душе желая ей смерти. Мать Доркас — Сара Гуд, — которую держали в одной из дальних камер, хотя и была моложе Осборн, жила столь же презренной жизнью. Ее бессмысленные, смотрящие в никуда глаза пожелтели от невзгод и выпивки. В Деревне шептались, что отец Доркас неизвестен и что достопочтенная Гуд была приговорена к тюремному заключению и штрафу за блуд.
Деливеренс сжала губы, глядя в пустое лицо Сары со смешанным чувством сострадания и отвращения. Сострадания к ее жизни и отвращения от уверенности в том, что она будет нарочито помогать ухаживать за несчастной Доркас только до тех пор, пока подозрения против нее — Деливеренс — не станут доказанным фактом. За все месяцы, что они провели здесь, прикованные к стене за ноги кандалами, ожидая приезда на суд губернатора Фипса, Сара Осборн в редкие моменты просветления следила за ней, выжидая своего часа, точно паук.
Губернатор прибыл из Англии в мае и сразу постановил созвать в Салеме большой Гласный Окончательный суд, или суд «слушания и решения», чтобы расследовать и пресечь распространение происков дьявола. Несколько месяцев одержимые девочки, среди них и Бетти — дочь преподобного Пэрриса, — показывали на всех. До тюрьмы дошел слух, что они даже обвинили одного из бывших местных священников. В Деревне все кипело и бурлило, а напуганные девочки, бившиеся в припадках, находили виновных в более отдаленных городах, даже в Эндовере и Топсфилде, в тщетных попытках отвести от себя осуждающие взгляды соседей. Первое заседание суда прошло в самом начале июня, тогда приговорили к смертной казни Бриджет Бишоп. Не прошло и недели, как ее повесили перед огромной торжествующей толпой на одиноком холме в западной части города. Многие считали, что на том дело и завершится. Но несколько женщин еще томились в тюрьме в ожидании суда.
Несмотря на жару в камере, Деливеренс, дрожа, обхватила себя руками и согнула худые пальцы.
— Подойди сюда, достопочтенная Осборн, — сказала она изможденным голосом, — давай вместе помолимся.
Бродяжка громко фыркнула и уползла в свой угол камеры. Оттуда понеслись почти нечленораздельные звуки и бормотание, но одна фраза достигла ушей Деливеренс: «Да уж никакая молитва не поможет».
Деливеренс сидела несколько часов, сложив руки под подбородком и шевеля губами в беззвучной молитве. Маленькая Доркас все еще спала, ее веки подрагивали во сне, а цепь кандалов иногда скрежетала по полу. Сара Осборн затаилась в своем углу, перебирая солому на коленях. Деливеренс не переставала удивляться тому, как медленно течет время в тюрьме. Маленький квадратик света прополз по гниющему полу, выгнулся на стену и вытянулся в длинный размытый прямоугольник. Деливеренс наблюдала за ним и ждала.
По ту сторону тяжелой двери, в дальнем конце узкого коридора раздались негромкие женские голоса и что-то похожее на звон ключей. Звуки приближались. Ее подозрения подтвердились, когда в темноте со скрипом и лязгом открылась дверь камеры и показался надсмотрщик с сальной свечой в руке, а за ним стояли три или четыре скромно одетые женщины средних лет.
Одна из них вышла вперед, и Деливеренс узнала в ней уважаемую всеми повитуху, живущую неподалеку от Ромни-Марш, но имя вспомнить не могла. Мэри? Деливеренс вгляделась ей в лицо. Да, возможно. Но в таком мраке разве поймешь? Женщина приблизилась, стараясь сохранять маску равнодушия на лице, но ноздри подрагивали, выдавая отвращение к зловонию камеры.
— Пойдем, Ливви Дейн, — сказала она ровно, протягивая руку. — Мистер Стаутон велел осмотреть тебя перед завтрашним заседанием.
В это время надсмотрщик наклонился снять с нее кандалы, и Деливеренс напряглась, когда его пальцы бесцеремонно прошлись по ноге в чулке. Освободившись от оков, она спрятала ногу под юбку, а надсмотрщик, подняв бровь, бросил на нее похотливый взгляд. «Я б тебе помог, — сказал он ей несколько недель назад. — Только посмотри на меня поласковей, и все уладится, ага?»
Она взглянула на надсмотрщика и мысленно послала ему образ паука прямо в мозг. В то же мгновение он со сдавленным криком выронил ключи и стал чесать руки и голову.
Деливеренс взяла руку женщины — Мэри Джозефс, как она вспомнила — и поднялась на ноги. Несколько секунд она покачивалась — кровь приливала к затекшим ногам. Достопочтенная Джозефс обхватила ее рукой за талию и повела к двери.
