— Дочка, — сказала Деливеренс, крепко беря Мерси за подбородок и глядя ей в глаза. — Вот что. Наш дом я продала достопочтенному Бартлетту еще несколько месяцев назад, когда к нам приходила Мэри Сибли, помнишь? Я тогда увидела кое-что в стакане с яйцом, только не знала, когда точно это случится. На вырученные деньги я велела построить небольшой дом по пути к Марблхеду, его уже почти закончили. Это на Милк-стрит, в самом конце длинного переулка, почти в лесу.
Деливеренс говорила, а на лице Мерси отражались попеременно смущение, удивление, страх. Она с трудом следила за мамиными указаниями. Дом продан? Еще полгода назад? Но в Марблхеде она никого не знала!
— Ты должна уйти, взяв только нашу книгу и Библию, — продолжала Деливеренс. — Возьми у Бартлеттов кобылу. Достопочтенный Бартлетт знает о наших планах, он, когда Бог даст, поможет тебе перевезти мебель.
Мерси посмотрела маме в лицо и поняла, что ее воля непоколебима. И уже не первый раз ей захотелось быть такой же решительной, как мама. Послезавтра она останется совсем одна. Мерси обхватила себя руками, пытаясь справиться с завладевшим ею ужасом и страхом.
— Мерси, — мягко сказала Деливеренс, нежно касаясь рукой мокрого лица дочери. — Сказано в Евангелии от Матфея, что Господь пришел и изрек: «Ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою».
Она провела кончиками пальцев по лбу Мерси и улыбнулась.
— Ты мой Петр, дочка. Ты тот камень, на котором будет строиться церковь. И да снизойдет через тебя на землю благодать Всевышнего. Не наполняй дни свои страхом и отчаянием. Сейчас ты должна затаиться на время, а потом снова займись своим ремеслом — ведь ты трудишься в угоду Господу.
— Но мама… — срывающимся голосом проговорила Мерси, осознавая, насколько она мала, ничтожна и беспомощна перед лицом того, что должно случиться.
Деливеренс приложила ей палец к губам и покачала головой.
— Не надо. Ты должна идти. И завтра на западный холм не приходи.
Мерси упала в материнские объятия и тихо зарыдала. Так они сидели несколько часов. За это время в маленьком окошке небо сначала потускнело, потом стало темным и, наконец, окрасилось в серые тона.
Уже с рассветом на западном холме города Салема стали собираться люди. Одетые в темное жители прогуливались взад и вперед, пытаясь скрыть под маской серьезности переполняющее их волнение. Все говорили неестественно громко, голоса сливались в общий резкий пронзительный гул, полный праведного гнева и предвкушения. Собиравшиеся кучками женщины рылись в карманах и обменивались черствым хлебом и сыром. Дети с веселым визгом носились друг за другом, путаясь под ногами у взрослых. Под жарким солнцем земля, взрытая сапогами и лошадиными копытами, очень скоро затвердела и начала крошиться в пыль, которая, поднимаясь в воздух, оседала на одежде и лицах людей и даже застилала солнце. В отдалении, возвышаясь над пеленой пыли и гудящей толпой, виднелось деревянное сооружение — узкий помост, а над ним балка, с которой, точно змеи, свисали шесть толстых веревок.
У подножия холма, где народу было поменьше, стояла высокая девочка в неумело подколотом, слишком большом по размеру чепце. Одной рукой она держала, под уздцы худую беспокойную лошаденку, навьюченную узлами. У ног девочки примостилась небольшая собака, по цвету похожая на облако пыли. Кто-то проходил мимо, в замешательстве не раз оглядывались — вдруг померещилась? Бледное, безучастное лицо девочки не выражало ни удовольствия, ни волнения, ни злорадства, оживлявших лица собравшейся публики.
Время приближалось к полудню, и нетерпение толпы стало почти осязаемым. Ожидание и ощущение угрозы переполняли всех и каждого. Такая атмосфера повисает в таверне прямо перед дракой — смешение страха и испуга, приправленного волнением. Гул нарастал, и когда кто-то разглядел вдалеке тюремную повозку, подпрыгивающую на кочках, толпа взорвалась криками и воплями, среди которых слышались обрывки молитв и призывов к покаянию.
Мерси, положив руку на спину лошади Бартлеттов, приподнялась на цыпочки. Телега, управляемая тюремщиком, приближалась. Шесть женщин разного возраста и роста стояли, вцепившись руками в ее края, чтобы не упасть, когда телега подскакивала и раскачивалась на неровностях дороги.
Когда телега поравнялась с толпой, из-за голов прямо в грудь Сусанне Мартин полетел кочан гнилой капусты. Раздался громкий шлепок, который услышала даже Мерси, стоявшая вдалеке. У женщины исказилось лицо, и она отвернулась. К ее и без того грязному платью прилипли тухлые листья. Ребекка Нерс с мудрыми и добрыми глазами — и это после стольких месяцев в тюрьме! — тощим пальцем сняла один лист с воротничка Сусанны, прошептав ей что-то на ухо. Кивнув, Сусанна все еще с перекошенным ртом закрыла глаза — казалось, ушла в себя — и даже не вздрогнула, когда в край телеги врезался еще один кочан.
Мерси видела, как приговоренные жмутся друг к другу. Сара Гуд пронзительно визжала, когда из беснующейся вокруг толпы тянулись руки, чтобы схватить женщин за подол. Гнилые овощи летели над головами публики, иногда задевая стоявших рядом за плечо. Сара Уайлдс закрылась руками, ее плечи тряслись, а Элизабет Хоу плюнула прямо в лицо какой-то не унимавшейся матроне. В центре повозки, выше всех на полголовы, стояла Деливеренс Дейн. Ее лицо было безмятежно, а глаза смотрели куда-то вдаль. Мерси прищурилась: мамины губы слегка шевелились, но непонятно, какую молитву или заклинание она читала. Мимо пролетел кукурузный початок, едва не задев ее по щеке, а Деливеренс даже не моргнула. Мерси выпрямилась, твердо решив быть сильной, как мама.
Въехав в бурлящую толпу, телега замедлила ход, но все равно приближалась к эшафоту на вершине холма. Крики переросли в ужасный, почти осязаемый рев. Мерси казалось, будто он реет в воздухе, исчерна-желтый, вырываясь из зияющих ртов и пылающих гневом глаз. Телега, покачнувшись, встала в нескольких футах от помоста, и пока женщин сводили вниз, до них пытались дотянуться озлобленные люди. Взявшись за руки и образовав кольцо вокруг приговоренных, их оттесняли и увещевали несколько священников из окрестных городов. Скованных одной цепью осужденных вели по ступенькам на деревянный помост. Мерси невольно сжала кожаную узду, и лошаденка, заржав, тряхнула головой.
Женщин подвели к веревочным петлям, которые, словно шесть толстых змей, свисали с балки. На помост поднялся судья и с важным видом, взявшись за края своей мантии, стал оглядывать бушующую толпу. Еще один гнилой овощ разлетелся на куски у его ног, и судья, сурово нахмурившись, хлопнул в ладоши, призывая к порядку. Волна тишины прокатилась по клокочущему людскому морю, оставив только легкое журчание.
— Сусанна Мартин, — начал судья зычным — для пущей солидности — голосом, — Сара Уайлдс, Ребекка Нерс, Сара Гуд, Элизабет Хоу и Деливеренс Дейн! Судивший вас Гласный Окончательный суд, созванный в городе Салеме, объявил вас виновными в гнусном, дьявольском преступлении, а именно ведьмовстве — богопротивном деянии, караемом смертной казнью. Покайтесь и назовите своего искусителя! Исполните свой долг перед общиной, изнемогающей в борьбе с грехом, избавьте ее от затаившейся внутри скверны!
