Она еще пару секунд всматривалась в него, затем моргнула, насупилась и отвернулась. Неловко завозилась, в тишине стягивая со спины рюкзак, села за первую парту, оперлась локтями о столешницу и подняла на него серьезные зеленые глаза.
– Задавайте вопросы, профессор. Я готова.
Он гонял ее по курсу так, будто мстил за свою слабость.
На пределе сил, видя, как она бледнеет, и не останавливаясь. Задавал сложнейшие формулы и с насмешкой смотрел, как усердно она, не поднимая на него глаз, закусив губу, шевелит неловкими пальцами, создавая плетения. Через десять минут Богуславская поднялась – рукам не хватало пространства. Над губой проступили капельки пота – она слизнула их, сняла жакет и, прикрыв глаза, продолжила рисовать нужные рисунки, задействуя нужные нити, и даже ногой притоптывала, словно задавая ритм движению рук. Натягивалась белая плотная блузка на груди, когда девчонка отводила руку в сторону – слишком размашисто, как все только осваивающие плетения. Короткая юбка колыхалась, обнажая колени, и ритм каблучка Макса просто завораживал. До смеха и изумления – такой техники он еще нигде не видел. Вот что значит самоучка. Самоучки – те самые новаторы, которые нарушают каноны и изменяют науку.
Инляндец так увлекся, что сам снял пиджак, двигал руками, требуя повторять за собой и с любопытством ожидая: сможет? Нет? Спрашивал определения и велел чертить выведение решеток и вязей, хмыкал, когда она задумывалась, морщился, когда поглядывала на него почти умоляюще. Веснушки на бледной коже стали ярче, и пряди прилипли к вискам, а он всё не останавливался.
И, конечно, она ошиблась. Не могла не ошибиться. Вздохнула, опустила дрожащие руки и как-то тускло посмотрела на него.
– Я приду на пересдачу, профессор.
Он, поморщившись, поставил отметку в ведомость, передал ей.
– Что у вас с глазами?
– Зрение восстановилось, – устало ответила принцесса. – Сегодня.
– Понятно, – Макс встал, взял пиджак.
– Профессор, – тихо и немного испуганно позвала она и осторожно коснулась его плеча. – У вас кровь.
Он посмотрел на ее напряженное бледное лицо и только потом – на свою руку. Там, под ее пальцами, на месте вчерашней импликации расплывалось красное пятно. Жар снова стал пульсацией пробивать его щиты – Макс сглотнул, отступил, и теплая ладонь скользнула по плечу и упала вниз.
– Ничего страшного, – сухо ответил он. – До свидания, Богуславская.
Алинка подождала, пока Тротт уйдет в Зеркало, присела на парту и опустила голову. Устала невозможно. Даже злиться и плакать сил не было.
И только на выходе из аудитории, взглянув на ведомость, она увидела, что там ровным острым почерком написано «зачтено».
Камены встретили ее с оживлением.
– Птенчик, да ты молодец! – заорал Ипполит на весь коридор. – Утерла нос паразиту энтому!
– Показала, что неча малявок задирать! – поддержал его Аристарх.
Алина рассеянно улыбалась, поглаживая Аристарха по лбу. Он смешно крутил носом.
– Тяжело было? – заговорщическим тоном спросил Аристарх.
– Да нет, – со вздохом призналась Алинка. – Интересно.
– Интересно ей, – недовольно пробурчал Аристарх и клацнул каменными зубами. – Любите вы, девки, злыдней разных. Валил ведь он тебя, ой валил!
– Мы уж думали снова воспитательные меры применять, – прошамкал Ипполит грозно.
– Это какие такие воспитательные меры? – строго поинтересовалась Алинка.
– Да заговаривается он, – заюлил Аристарх и тут же сменил тему: – А ты, козюлечка, нам рассказать ничего не хочешь? Например, что это у тебя с аурой, что аж меня прошибает?
Алина покраснела и по привычке дернулась поправить очки.
– Да-да, – обиженно проворчал Ипполит, – и почемусь энто ты без очков? И что энто ты нам раньше не сказала? Мы всё ждем, ждем, пока признаешься… у ректора нашего подслушали еще когда…
По коридору ходили студенты, и Алинка взмолилась шепотом:
– Тише!
Камены насупились.
– Не ругайтесь, – попросила принцесса и погладила Аристарха по лбу, – мне же тут не дадут спокойно учиться, если я скажу, кто я.
– Это да, – пробормотал еще насупленный Аристарх. – Вот ведь диво.
– А папка-то у тебя кто? – заорал Ипполит, воспользовавшись тем, что коридор на время опустел. – Что там вторым тоном-то полыхает?
– Что полыхает? – удивилась Алина.
– Так ведь…
– Полик! – рявкнул Аристарх. – Глаза настрой! Полыхает там у него!
Принцесса с подозрением смотрела на друзей.
– Ты иди, покушай, малышка, – льстиво проговорил Аристарх. – Восстанови силы. Выпил всё аспид этот.
– Что вы там увидели? – Алина не обратила на его слова внимания.
– Полик! – предупреждающим тоном рявкнул Аристарх.
– Да ничего, – заныл Ипполит, – старенький я, показалось мне.
– Что показалось? – не отступала Алинка с похвальной въедливостью, и, будь у камена ноги, он бы предпочел сбежать. Но ног не было, и он решил сделать вид, что заснул. Захрапел очень натурально, даже рот приоткрыл. Принцесса покачала головой и повернулась к Аристарху, вопросительно подняв брови.
– Что ж ты дотошная такая, – пробурчал хранитель университета. – У тебя в ауре не только красные родовые знаки видны.
– А какие?
– Да разные, – протянул Аристарх, – сколько твоих предков из разных домов жен-мужей брали? Вот и отсвечивают.
Алина с сомнением глядела на него, он отвечал честным взглядом.
– Булочки сегодня вкусные-е-е, – напомнил камен, – и кавалер там твой уже сидит, место греет. Он хоть и громадный, но правильный, не то что злодеи всякие. Так что беги, радуй великана своего.
Принцесса вздохнула и побрела в сторону столовой. В коридоре некоторое время висело молчание. И хорошо, что не слышала она последующий разговор.
– Да уж, – пробормотал открывший глаза Ипполит, – что делается-то, Арик, что делается-то! И прятать ведь не умеет еще…
– Оно само получится, болтун ты эдакий, – беззлобно пожурил его каменный коллега.
– Да я думал, она знает, – попытался оправдаться старый хранитель. – Папка-то непростой.
– Папка у ней, – менторским тоном сказал Аристарх, – муж королевы. А ты про темных в консортах слыхал? Вот то-то же. Думалку включай, каменная башка, прежде чем болтать, – сколько раз говорил!
Глава 5
Среда, 21 декабря, Бермонт
Демьян Бермонт спешно наверстывал дела, накопившиеся в его отсутствие. График оказался жестким, на сантименты времени не было. И если подчиненные и раньше знали, что король сух, требователен и жёсток, то сейчас он часто замечал в их глазах не просто опасение – откровенный страх. Что он сорвется и порвет кого-нибудь.
