– Ну, будете еще мягче, – Игорь не удержался, сжал ее грудь – увы, и правда стала меньше, – и капитан ответила смешком:
– Потеряли любимую игрушку, полковник?
Напряжение и неловкость последних минут вдруг испарились, стало весело.
– Ничего, – сказал он, с неким даже озорством заглядывая в ворот рубахи, – кормить будете – вырастет. Хотя и так, – Игорь погладил мягкое полушарие, снова сжал, и глаза Люджины потемнели, губы приоткрылись, – хорошо. Дробжек, – твердо произнес он ей в губы, – больше никаких перестрелок, никаких заданий. Будете сидеть дома.
– Вы такой смешной, Игорь Иванович, – пробормотала она снисходительно. – Все время думаете, что я хрустальная. Не развалюсь. Я пока еще сотрудник Зеленого крыла. И уходить не собираюсь.
Он стиснул ее сильнее.
– Тогда будете в кабинете сидеть, Дробжек. Или в отпуск отправлю долгосрочный. Или вообще уволю.
– А это уж как вы пожелаете, Игорь Иванович, – согласилась северянка весело. – Ваше право. Я тогда обратно к полковнику Тандаджи попрошусь.
Скрипнула дверь. Они повернули головы – на пороге стоял Тандаджи собственной персоной и разглядывал их с каменным выражением на лице.
– Выздоровление идет полным ходом, как я погляжу, – с едва заметным ехидством произнес он. Капитан покраснела, отстранилась, и Стрелковский, с укоризной посмотрев на тидусса, пересел обратно на стул.
– Доброго дня, полковник, – невозмутимо поздоровался Игорь, – присаживайся. Какими судьбами?
– Пришел лично убедиться, что вы не при смерти, – Тандаджи аккуратно сел на стул, сложил руки на коленях. – Убедился. Теперь надо дождаться выписки.
– Мне говорят, еще дня три минимум, Майло, – с сожалением ответил Игорь. – Разве что ты раньше организуешь нам транспортировку в Рудлог.
– Организую, – легко согласился Тандаджи. – Запрос одобрили, так что сегодня вечером или завтра с утра переведут вас в Иоаннесбург. В Королевский лазарет.
– И нужно что-то решать с гвардией.
Тидусс легко улыбнулся.
– Решили уже. Гвардия остается в замке по личному распоряжению Бермонта. Он сказал: «Жена у меня есть, королева у страны есть, не вижу причин отзывать гвардейцев». Я поставил Осинского командиром, будут при королеве, заодно и сведения нужные соберут. А тебя, Игорь Иванович, работа ждет. Судя по всему, – он взглянул на красную Дробжек, – в кабинет ты вернуться уже можешь. Хотя бы на полдня. Вот из лазарета и будешь ходить. А то я как-то привык уже к тому, что работа по внешней разведке на тебе и что я могу периодически ночевать дома. И, честно скажу, сейчас дел очень много. Супруга меня две недели почти не видит и грозит взорвать Управление – она несколько взбудоражена из-за беременности. А мне очень не хотелось бы привлекать ее за терроризм.
– Серьезная угроза, – кивнул Игорь с улыбкой. – Завтра я буду в Управлении, Майло. А капитан, ты уж извини, пока на работу не выйдет. Может, и вообще не выйдет.
– Сначала напиши запрос на перевод в твое подразделение, – ледяным тоном сказал тидусс. – А потом уже решай. А вы, капитан, – обратился он к Люджине, – не хотите ли остаться на оперативной работе? В службе внутренней безопасности?
– Я, господин полковник, с Игорем Ивановичем останусь, – твердо сказала Дробжек.
– Конечно, – сухо ответил тидусс и удовлетворенно качнул головой. И добавил с иронией: – Но если он вас уволит, приходите ко мне. Для вас место всегда найдется. Вы отлично справляетесь с самыми сложными заданиями.
Стрелковский сощурился, Тандаджи ответил ему невинным и равнодушным взглядом. Дальше разговор зашел о текущих делах. Господа полковники сильно увлеклись импровизированным совещанием и еще долго бы общались, если бы в палату не заглянул врач и непререкаемо не приказал посетителю удалиться, а пациентам – разойтись по своим койкам. И не испугали старого доктора ни ледяное недовольство одного рудложского полковника, ни раздражение другого. Его дело – лечить, а эмоций за свою жизнь он насмотрелся столько, что они уже не трогали.
Глава 2
12–18 декабря, Иоаннесбург
Марина
Горе бывает разным. Кто-то носит его в себе, как Ангелина, и оно изъедает ее изнутри, прорываясь болью в глазах, упрямо вздернутым подбородком и болезненной бледностью. Кто-то, как Каролина, выплескивает его вовне, растворяя в скипидаре и раз за разом упрямо рисуя солнечно-желтым и улыбчивым образ нашей Пол, распахнувшей руки, хохочущей, стремящейся навстречу, словно собираясь обнять или защекотать зрителя. Алина рыдает и твердит свои формулы или уходит на мороз гулять с высоким крепким парнем, готовым защитить ее от всего мира. Наш отец спасается от тяжести, помогая нести ее родным.
Мое горе имело вкус злости и табака, стучалось в виски головной болью, выворачивало наизнанку и склеивало ресницы солью – но слезы не приносили облегчения. Отсутствие Полины ощущалось как нехватка дыхания, невозможность вдохнуть полной грудью. Мы жили, привычно чувствуя друг друга, как младенец в утробе матери ощущает биение ее сердца, – только мы слышали вибрации пяти родных сердец. И без одного из них было страшно, тягостно и непривычно.
Видимо, за семь прошедших лет наша связь стала крепче – или мы стали сильнее? Когда ушла мама, ощущения были куда терпимее. В понедельник же, во время операции, которая, по счастью, подходила к концу, меня будто ударило лопнувшей струной – только боль была намного сильнее. Сразу пришло осознание, что Полины на Туре больше нет, окружающее поплыло – и я только успела шагнуть в сторону, чтобы не свалиться на склонившегося над пациентом Эльсена.
Похоже, я стоила главврачу немало седых волос. Когда я очнулась от резкого запаха нашатыря в подсобке для медперсонала, рядом собрались чуть ли не все виталисты больницы, охранники, бормочущие в рации, и сам Новиков, нервно интересовавшийся, как я себя чувствую.
Как будто мне вырвали кусок души.
Слезы текли сами по себе, и мне душно и мерзко было находиться среди людей.
– Нашатырь очень едкий, – я едва смогла выдавить из себя первые слова – горло схватывало, и хотелось рыдать, орать и крушить все вокруг. – Все в порядке, Олег Николаевич. Голова почему-то закружилась. Могу я пойти домой?
– Конечно. – Я говорила так четко и медленно, что главврач нервно потеребил пуговицу на халате. – Эльсен настойчиво попросил отправить вас отдыхать. Может, вам взять несколько дней в счет отпуска, Марина Михайловна? Я приставлю к Сергею Витальевичу другую сестру.
Моих сил хватило поблагодарить обеспокоенных коллег, попросить не оставлять других пациентов без внимания и, не переодеваясь, добрести до «уголка принцессы», откуда меня забрал Кляйншвитцер.
Трясти меня начало уже в его кабинете, и флегматичный придворный маг как-то ловко и настойчиво заставил выпить склянку со знакомой успокоительной настойкой. Видимо, во дворце она пользовалась большой популярностью, и запасы всегда были под рукой.
