– Рада, что оказалась полезна вам, – отозвалась Катя, аккуратно наклоняясь рядом со Свидерским и поставив на стол одну чашку.
– Порезались где-то? – ректор погладил ее по ноге – от коленки вверх по внутренней стороне бедра, накрыл рукой ладонь с уколотым вчера пальцем, и Катя дернулась, стремясь отстраниться, – чашка взлетела вверх, и кофе россыпью окропил стол со всеми бумагами. Алекс вскочил, тряся обожженными пальцами, – а Катерина отшатнулась, сжалась от ужаса, согнулась, закрыв рукой лицо. Однажды такое случилось с мужем.
– Боги, Катя, – растерянно проговорил Свидерский, приближаясь к ней, – да что ты… Да ты что, думаешь, я бы ударил тебя?
Он обхватил ее, прячущую от стыда глаза, прижал к себе – и она разрыдалась, ощущая, как изливаются из нее и переживания за детей, и постыдный, липкий ужас. Никогда и никому не могла бы она рассказать, что закрыть голову, живот, согнуться инстинктивно – это еще не самое страшное. Стыдно и страшно, когда после побоев приходится менять белье, когда сорван голос, когда в соседней комнате дети, и ты зажимаешь себе рот, чтобы не кричать. Когда за какую-нибудь провинность муж начинает бить девочек и ты кидаешься наперерез, с боем вытягиваешь их из-под кулаков – и получаешь и за них, и за себя. Когда после этого терпишь тирана на себе, потому что его это возбуждает.
Катя плакала и плакала, выплескивая с солью и горечью все пережитое, все эти семь лет, превратившие ее в психического урода, который может жить и делать вид, что у него все в порядке, но это никогда так не будет. И которого жизнь никогда не оставит в покое, ударяя по самому ценному, что у него есть.
– Всё, Катюш, всё, – проговорил Свидерский минут через пятнадцать, когда она стала затихать, уверенно гладя ее по спине и крепко придерживая второй рукой, – все, клянусь, я не буду тебя трогать больше. Прости. Я не хотел тебя пугать. Что же ты… если я настолько тебе неприятен. Забудем, Кать. Было и было.
Эта доброта и то, что он, не шевелясь, стоял так долго, кольнула ее, заставила дрожать и прижиматься ближе в поисках тепла.
– Нет, нет, – лихорадочно проговорила она и обняла его, потянулась к губам, заговорила прямо в них, – мне надо, Саш, надо. Саша, Саша… пожалуйста!
– Кать, – сказал он терпеливо, глядя ей в глаза и не отстраняясь, – тебе не надо. Это откат после срыва. Я, конечно, люблю секс, но пользоваться тобой в таком состоянии – это слишком. Пойдем, умоемся, я за тобой поухаживаю. У меня в холодильнике торт стоит, глюкоза – самое то после слез.
– Теперь ты меня не хочешь, да? – сказала Катерина и опустила голову. Тело отпускало от страшного напряжения, но она никак не могла заставить себя сделать шаг назад – очень тепло рядом было. А то, что отказывается, – понятно. Конечно, кому нужны истерички?
Свидерский невнятно выругался.
– Женщины! – пробормотал он с досадой, взял ее на руки и понес в ванную. – У нас с вами, Екатерина Степановна, уже традиция вырабатывается – я постоянно ношу вас на руках.
– Извините, – прошептала она, и он снова выругался.
– Убил бы урода! Почему не ушла от него, Кать?
– А куда бы я ушла от детей? Узнавал про меня, да? – грустно сказала Симонова. Он поставил ее возле раковины, включил воду. Катя посмотрела на себя в зеркало. Да уж. Красная опухшая жаба с глазами-щелочками, потекшей тушью и размазанной помадой. Чисто привидение из фильма ужасов. Такую и захочешь – не захочешь.
– Да если бы и не узнавал, – резко сказал Александр, – все бы и так понятно было. Умывайся. А лучше иди в душ, я буду снаружи. Заблочу кабинет, чтобы никто не вошел.
– Не уходи, – попросила Катя жалобно и вцепилась ему в рубашку. – Мне надо, чтобы кто-то рядом был.
– Две секунды, – сказал он. – Подожди две секунды.
Конечно, отсутствовал он дольше – она успела и умыться, и стянуть платье и чулки с бельем, и зайти в душ. И когда Свидерский появился в ванной, позвала сипло:
– Иди ко мне. Я уже успокоилась. Иди, Саш.
Он нахмурился. Но начал расстегивать пиджак. И через минуту уже стоял рядом с ней. Прижал к себе спиной – она откинула голову ему на грудь, закрыла глаза – и стал медленно гладить по телу вверх-вниз. Очень целомудренно и спокойно, как ребенка, и эти движения и исходящее от него тепло привели ее в совершенно сонное состояние – и льющаяся вода шумела мерно, омывая тело горячими струями, и было ощущение, что они не в университете – где-то далеко, только вдвоем. Было так хорошо, что Кате снова захотелось плакать. И она повернулась, обняла Свидерского за шею, ткнулась губами куда-то в ключицу, лизнула.
– Ты просто недоласканная, – сказал он глухо ей в макушку – руки его так же спокойно гладили ее по спине, по ягодицам, – вот оно что. Пуганая и недоласканная маленькая девочка. С тобой не сексом надо заниматься, а баловать и сладким кормить. Какая из тебя любовница, Кать?
– Мне вчера было хорошо, – лениво возразила она, подняла голову и поцеловала его в губы. Он был такой горячий, что хотелось вжиматься, впитывать это тепло. Забросила ногу ему на бедро, потерлась. – А тебе разве нет?
– Честно, – сказал он после небольшой паузы, заполненной ее поцелуем – Александр не отвечал, но и не отталкивал, а рука его прошлась по бедру, придержала ее за коленку и мягко опустила ногу вниз, – чувствую себя чудовищем. Зачем ты вчера пошла со мной, Кать?
– Захотела, – сказала она как можно честнее. Свидерский чуть напрягся, но кивнул.
– Хорошо, – ответил он задумчиво.
Несмотря на внешнее спокойствие, глаза его темнели, но он все так же размеренно двигал руками, оглаживая ее, правда, поднимался теперь и до плеч, и до груди и от поцелуев не отказывался. Но, когда она потянулась ладонью вниз, покачал головой.
– Откат, – повторил он сухо.
– Вместо сладкого, – шепнула Катя и заглянула ему в глаза, – Саш, пожалуйста… правда нужно.
Ей было очень важно, чтобы ее не отталкивали, чтобы сделали то, что хочет она. И очень-очень хотелось сейчас зарядиться от него силой, уверенностью, спокойствием. Внутри было холодно и пусто, и Катерина тянулась к единственному источнику тепла и почти снова готова была заплакать от разочарования, что он ей отказывает.
– Тебе домой сейчас нужно, – возразил он и откинул голову назад, сглотнул – она все-таки добралась до цели.
– Середина рабочего дня, – Катя прижалась к его плечу лбом и завороженно смотрела на свою руку и на его пальцы, вытянутые по бедрам. – Саш… Саша… неужели правда больше меня не коснешься? Считай, что это терапия…
Он вздохнул, подхватил ее под бедра, сделал несколько шагов и прижал к стене. И застонала она сразу – хоть двигался он медленно, аккуратно, очень бережно. И правда, лечебная процедура, а не секс. Впрочем, какая разница, если через несколько минут пришла разрядка и стало так же пусто в голове и хорошо, как вчера?
Потом, когда Катерина сушила волосы и наблюдала, как Александр одевается, и пока он ходил за ее сумкой, где была косметика – нужно было привести себя в приличный вид, – она окончательно поняла, что никак и никогда не сможет отдать его тем страшным людям. И утвердилась в своем решении. Все равно ей не жить нормально. Зато она сможет сама спасти детей и дать возможность им нормально жить.
