Она так любила его, что не замечала никого и ничего вокруг. Принимала его постоянные отлучки куда-то на работу, ничего не спрашивала и безоговорочно, безумно доверяла. А он ревновал к друзьям, к преподавателям и даже к каменам. Утверждал, что она флиртует и кружит всем головы. Обижался, а затем сам хохотал над собой. Так увлеченно рассказывал о чем-то новом в магической науке – размахивая руками, встряхивая головой, отчего темные волосы постоянно падали на глаза, – что у нее во рту пересыхало и хотелось снять с себя одежду и тут же отдаться ему.
Виктория, хорошая, залюбленная родителями девочка из благополучной семьи, продержалась не больше полугода. И в конце концов, когда родители уехали на прием к друзьям, позвала Мартина к себе.
– Ты уверена? – спрашивал он, словно не понимая, что она говорит. Спрашивал, а сам стаскивал, срывал с нее одежду, только иногда замирал на мгновение, прикрывая глаза. И набрасывался, целовал так жадно, с таким напором, что она стонала от боли.
В ее девичьей спальне, среди шелка и кружев, он сделал ее женщиной. Было ужасно больно, и Вики кричала, отталкивая его:
– Март, не надо, убери его, убери!!!
Он почти рычал, останавливаясь, и лицо блакорийца было таким диким, что она вздохнула и снова притянула своего первого мужчину к себе. А потом просто распласталась на кровати и смотрела, как он двигается на ней – в тенях и полосах света от уличных фонарей, на фоне атласного балдахина, с диким перекошенным лицом. Любовь захлестывала ее так, что Вики захлебывалась в этом шторме и не понимала, что происходит. Внутри горел сосуд с чудесным огнем, с пламенной эйфорией, и так много ее было, что счастье лилось слезами и выходило дрожью и жаром.
Боль была забыта после – когда он кружил Викторию по спальне и орал как безумный:
– Вики, как я люблю тебя, как же я тебя люблю-ю!
Потом бросил обратно на кровать и зацеловал всю. С пальцев на ногах до макушки. Полечил там, где саднило, и долго лежал на ее животе, поглаживая бедра и аккуратный лобок. И что-то шептал по-блакорийски – кажется, это были стихи.
Не клянусь, но люблю и любить всегда буду тебя,
Хоть огонь, хоть потоп – в этой жизни ты только моя.
Искушай хоть Сирены Морской дочерьми,
Нет и не будет вовек для меня бесконечней любви.
Потом она возненавидела эти стихи. Так, что заставила себя забыть имя поэта, который их написал.
«Конрад Лампрехт-Вассер», – шепнула память.
Мартин ушел вечером, и только потому, что должны были вернуться родители. А Виктория осталась дома на выходные и провела субботу с родными.
Но утром в воскресенье она пришла к нему – сутки без Марта показались удушающей вечностью. Добрые студентки шепнули ей про вечеринку, кто-то обмолвился, что фон Съедентента можно найти у Стефаны, где вроде как пили до сих пор.
Знали ли они, что она там увидит? Злорадствовали ли?
В холле все еще продолжалась вялая пьянка, кто-то наигрывал на гитаре. Кто-то заржал ей вслед. Сильно пахло сигаретами и кислым алкоголем, и Вики, досадуя, распахнула дверь комнаты.
Она увидела совершенно голую Томскую с сиськами, мотыляющимися как вымя у коровы, и Марта позади нее. И почему-то эта пошлая поза, и его пьяное лицо, и расфокусированные глаза, и идиотская нежная улыбка, и визг первокурсницы вызвали такое отвращение к самой себе, что Викторию затошнило и повело. Она оперлась на дверной косяк, глядя, как губы, которые позавчера целовали ее, шептали ей стихи, двигаются, как Март пьяно мычит что-то типа: «А, Вики, это ты-ы…» Кажется, он был так пьян, что даже не понял ничего.
И она сбежала.
С тех пор стоило ей подумать о нем – и ее тошнило. Стоило увидеть – и разбитый сосуд внутри впивался в ребра и сердце такой болью, что она задыхалась. Обожающая весь мир за то, что он был в нем и рядом с ней, девочка умерла и рассыпалась пеплом.
Виктор принес завтрак тихо, чтобы не пугать уставившуюся в одну точку волшебницу, сервировал столик и неслышно удалился. Он старался не смотреть на нее: по бледным щекам прекрасной женщины непрерывным потоком лились тяжелые слезы, и при этом она не моргала, не шевелилась и, кажется, не дышала.
Боль стала источником злости. Заставила высоко держать голову. Общаться с Максом, Александром и Михеем. Заставила учиться так, что Вики чуть ли не в обморок падала от перегрузок.
Боль требовала причинить ему еще больше боли. Отомстить. И Вики стала встречаться с парнями, демонстративно, упрямо. Смеяться ему в лицо или цедить оскорбления, когда он пытался поговорить. Не отворачиваться, когда он начал появляться с другими студентками.
Но время лечит. Да и Алмаз Григорьевич, как-то сказавший ей: «Не обмани моих надежд, Лыськова», тоже стал отличным лекарем. А совместные испытания на боевках, отдельные занятия для их пятерки так сплотили друзей, что Виктория чувствовала себя почти шизофреничкой: с одной стороны, она доверяла ему безоговорочно, с другой – ненавидела.
И стало ей казаться, что он меняется. И – дура дурой – она снова стала подпускать его к себе. Мартин не прикасался к ней. Не пытался взять нахрапом. Как-то незаметно опять начались прогулки и разговоры. И то, что было разбито, казалось, навсегда, начало робко греть изнутри.
Наступало время последних экзаменов.
Впереди была целая жизнь. Которую она не мыслила без Мартина.
И на осторожный вопрос, пойдет ли она с ним на выпускной, Вики настороженно ответила «да». Мартин просветлел лицом.
– Ты не пожалеешь, – сказал он сипло. – Спасибо, Вик. За второй шанс.
После был странный разговор с Михеем, который пришел к ней подвыпившим. Мялся, рассказывал о том, как хочет уйти в армию, – и внезапно предложил ей стать его женой. Она так удивилась, что рассмеялась. Нет, она знала, что все – и Макс, и Алекс, и Михей – немного влюблены в нее, но это все было несерьезно. Почти шутливо.
– Ты думаешь, Кот женится на тебе? – с пугающей трезвой злостью спросил друг. В груди закололо, и она начала задыхаться. – Да он поспорил на тебя. Давно поспорил, Вик. На то, что ты будешь с ним. А Март такой человек, сама знаешь, он не может уйти из драки проигравшим.
– Убирайся, – проговорила Виктория севшим горлом. – Уходи, Михей. Уходи.
– Это правда, – рявкнул он, – ты можешь посмотреть. Я покажу тебе, – он постучал пальцем себе по виску. – Вик, родная, зачем он тебе? Я всегда буду любить тебя. Всегда.
Он едва успел выставить щит – Вики ударила Тараном. И заорала:
– Пошел вон!!!
Михей убрался, а она осмотрела разрушенную гостиную совершенно сухими глазами. Ее снова мутило, и снова, как тогда, свежесодранная рана резала сердце льдом. Было так больно, что ей казалось, она сейчас умрет.
То, что он сказал, не было ложью.
А назавтра случился выпускной.
