Все остальные Псобратья неистово гребли к берегу, надеясь победить огонь и спасти семьи. Тадеус стоял в каяке, глядя в противоположном направлении. Хотя его юный напарник в маленькой лодке греб в сторону берега, Тадеус продолжал целиться в Мари, явно находящуюся вне пределов досягаемости. Она видела, что он раскраснелся от гнева: его лицо так перекосило, что он выглядел менее человечным, чем чудовище.
– Я вытащу нас отсюда. – Ник занял ее место и начал грести дальше по Каналу, прочь от Псобратьев и горящего леса.
– Это еще не конец! – злобно крикнул им Тадеус. – Я тебя выслежу и убью! Клянусь жизнью своего пса!
Но тут дым, черный и густой, заволок Канал, ограждая их от его яда. Ник продолжал грести, так выгибая спину, словно нападал на воду с веслами. Мари подошла к Лару, чтобы проверить его раны. Не найдя ничего, кроме опаленной шерсти, она опустилась на дно лодки, дрожа от облегчения, и крепко обняла Ригеля.
Шли минуты, а может, и часы, а Ник все греб. Кроме них на воде никого не было. Мари посмотрела на восток. Там, где следовало подниматься солнцу, стояла огненная стена.
Лару поднялся и на дрожащих ногах поплелся к Нику. Оставив весла, Ник обнял овчарку, проговорив:
– Знаю, этот выбор вынужденный, ты ведь был связан с отцом, но спасибо, что ответил на мой зов и пришел ко мне. Лару, я принимаю тебя, клянусь любить и оберегать тебя, пока смерть не разрушит наши узы.
Пес положил голову Нику на грудь, вздохнул и закрыл глаза, прижимаясь к своему спутнику как можно крепче. Мари проследила за взглядом Ника от Лару до полыхающего причала, до огненного хребта. Словно почувствовав это, он посмотрел ей в глаза.
– Мой мир объят огнем, – сказал он.
Девушка наклонилась к нему, хватая его руку в свои.
– Тогда давай строить новый мир. Вместе. Где принимают всех… и где каждый может быть своим.
– Не знаю, верю ли я, что такое возможно, – признался Ник.
Она подалась вперед, обнимая его и огромную овчарку, держа их и утешая. Тогда к ним присоединился Ригель, замыкая круг любви и верности.
– Тогда я буду верить за нас обоих, пока ты не поверишь. Верь мне, Ник. Я тебя прикрою. Я всегда тебя прикрою.
* * *
Голубка разбудила его словами, которые все изменили.
– Что-то происходит.
Верный Глаз немедленно проснулся.
– Что?
– Я не уверена. Я ощущаю перемену. Ты чуешь? Воздух стал каким-то странным. Мой Защитник, выйдем на балкон. Будь моими глазами.
– На веки вечные, – сказал он. Он взял ее за руку, и они встали со своих тюфяков и, быстро пройдя через спальню, вышли на балкон Богини. Верный Глаз помог Голубке подняться на карниз, они вышли навстречу утру, и он инстинктивно поглядел на северо-запад. Сперва показалось, что что-то случилось с облаками, что они рождались за отдаленным горным хребтом, а не в небе и поднимались оттуда. Верный глаз глядел на них, совершенно сбитый с толку. Но тут переменился ветер, открывая ему черный столб дыма с оранжевым свечением в центре клубящегося белого тумана. Густой и зловещий, он расползался, марая прекрасное лазурное небо тьмой. Верного глаза захлестнуло волнение.
– Что там, мой Защитник? Что ты видишь?
– Наше будущее. Я вижу наше будущее.
С грацией и силой оленя он поднял Голубку, прижимая ее нагое тело к своему, они снова и снова кружились, восторженно смеясь, а Богиня-Жница молча маячила у них за спинами. Ее медные глаза глядели на далекий лес, словно она тоже видела их будущее. В ее застывшем лице не читалось ни восторга, ни гнева, а только выжидательное устрашающее спокойствие.
Конец. Пока…
Эпилог
Баст стала единственной причиной, по которой Антрес не попал в пекло. Рысь его спасла. Снова. Большая кошка все трогала и трогала его внушительными лапами, да так настойчиво, что испугала соблазнительную женщину Племени, которую он, наконец, смог убедить присоединиться к нему в гостевом гнезде, чтобы выпить наедине. Баст так надоела Антресу, что он впал в обычное берложное состояние и зашипел на рысь, тут-то девушка и бежала из гостевого гнезда, испуганно глядя на него и его кошку через плечо и растворяясь в ночи.
– Полагаю, ты можешь собою гордиться, – пробормотал он. – Ведь если она испугалась небольшой возни и шипения, какая из нее супружница.
Баст потерлась о своего спутника, обвилась вокруг ног и громко мяукнула, прежде чем потопать к двери и выжидающе оглянуться на него.
Антрес вздохнул:
– Хорошо. Можно и поохотится: ничего другого мне этой ночью больше не светит. Честно говоря, Баст, после того как эта все разболтает, навряд ли еще какая-нибудь женщина Племени согласится остаться со мной наедине.
Баст просто поскребла лапой дверной проем и необыкновенно, почти по-совиному ухнула, демонстрируя нетерпение.
Снова тяжело вздохнув, Антрес поплелся за своей кошкой.
Стемнело, и рысь со спутником никто не заметил, пока они не подошли к главному подъемнику. Антресу не пришлось стучать в дверной проем гнезда, чтобы привлечь внимание сторожевого. Низкое предупреждающее рычание овчарки уже его предупредило.
– А, это вы, – вышедший из дверного проема гнезда мужчина презрительно взглянул на Антреса и Баст.
Наемник не подал виду, хотя высокомерие человека-пса начинало действовать ему на нервы.
– Баст нужно поохотиться. Я был бы признателен, если бы вы спустили нас в лес.
– В горах, может, и иначе – под «иначе» я подразумеваю легче, – но в этих краях гулять после наступления темноты – не самая хорошая идея.
– Я знаю. Мы с Баст прекрасно можем позаботиться о себе, – заявил Антрес.
Не сделав и шага по направлению к подъемнику, мужчина наклонил голову, изучая Антреса.
– Вы правда можете взбираться по деревьям?
– Да, – кивнул Антрес.
Мужчина насмешливо ухмыльнулся:
– Тогда зачем вам подъемник, чтобы спуститься? Или вы умеете только вверх?
Стоящая подле него Баст зашипела. Антрес наблюдал, как расширились глаза человека-пса, когда он перевел взгляд от него к большой кошке, а потом снова к нему. Антрес знал, что тот увидел, и от этого знания уголки его губ медленно приподнялись в удовлетворенной улыбке.
На древнем языке слово «рысь» означало «свет». Больших кошек назвали так из-за отражающей способности их сверхъестественно пронзительных глаз – способности, передающейся выбранному рысью человеку, – способности, которая, по словам сторонних наблюдателей, связывала рысь с человеком чем-то потусторонним и демоническим.
– Мы можем лазать вверх и вниз по деревьям. Мы делаем многое из того, о чем болтает ваше Племя и не болтает, – но дома, в берлоге, спрашивать о подобном гостей считается грубым. У людей-псов из Древесного племени как-то иначе?
