Получив новую машину, в боях на Либавском направлении мы продолжали наступать, расстреливали вражеские пушки и пулеметы. В одном бою я встал за дом, в это время подбегает ко мне подполковник и просит: «Танкист, выручай, наша пехота залегла и не может продвинуться». А там местность была неровная: то поднимается, то опускается. За холмом располагался дом, от которого с нашей стороны было виден только чердак, остальная часть закрыта. И с этого чердака бил немецкий пулемет. Ну, я запустил туда снаряд, прицелился и решил второй кинуть – выстрела нет, что такое, затвор не открывается. Оказывается, сломалась пружина, и он заклинил. Но я снаряд все-таки выпустил туда, чем подавил огонь, а потом, по всей видимости, немцы второй пулемет занесли, и он снова стал бить. Тогда я выпустил по нему из пулемета два диска. Наша пехота пошла в атаку, взяла этот дом. Дальше в наступлении уничтожил закопанное противотанковое орудие. Просто-напросто на него наехали и протаранили. За эти бои мне вручили второй орден Красной Звезды.
В дальнейшем блокировали курляндскую группировку противника. Наш полк, как относившийся к резерву Верховного главнокомандования, постоянно перебрасывали с участка на участок для того, чтобы делать проходы в минных полях. Из-под Либавы перебросили в Восточную Пруссию, где мы участвовали во взятии города Тильзит. Там у нас так получилось, что мы вышли на рубеж развертывания и сразу пошли в атаку без трала. И когда вышли к городу, немцы были там хорошо укреплены, но нас поддерживали самоходки СУ-152: они как начали садить по вражеским огневым точкам, что ужас, да еще мы поддерживали их огнем. Хорошо, осколочными снарядами стреляли. Вступили на окраину города, дальше не стали продвигаться, сильный огонь был, особенно активно стали действовать немецкие фаустники. У нас сначала один танк загорелся, затем второй, третий. Я вижу, что дела нет, и приказал механику-водителю остановиться. Решил заехать во двор, под деревья. Слева от меня сарай стоял, прикрывал, а дальше была открытая местность. Внезапно из-за сарая выехал немецкий тяжелый танк и встал бортом ко мне. Я говорю башнеру: «Заряжай и наводи пушку». По ТПУ командую – вправо, вправо, он пушку навел, спрашиваю дальше: «Видишь борт, по нему и бей».
А немец стоит и стреляет. Башнер выстрелил, и тут мы дали маху. Надо было бить бронебойным, а мы взяли и зарядили подкалиберный. Он дырку небольшую сделал, и все. Но внутри танк не загорелся. Но, видимо, кого-то ранили, потому что смотрю, вражеский танк начинает разворачиваться, и приказал заряжать бронебойным снарядом. И только им саданули – смотрим, немцы выскакивают из танка. Здесь наша пехота подошла, я открыл люк и сказал пехотинцу: «Вот, правее в 200 метрах немецкий танк». Этот командир пехоты что-то крикнул своим, и я видел, что из танка выскакивали немцы, в которых стреляли бойцы. Дальше мы понесли большие потери в конце января 1945-го, на подступах к городу Мемель. Немец заложил на нашем пути фугасы: они под днищем взрывались, танки горели, и даже тралы взлетали в воздух.
После переформировки наш полк участвовал в штурме курляндской группировки противника. Здесь мы воевали вплоть до 9 мая 1945-го. В День Победы большая часть немцев выбросила белый флаг. В этот день мы стояли в лесу. На ночь я был назначен дежурным по полку. После полуночи проверил караул, зашел в землянку и лег поспать. Вдруг слышу – повсюду раздаются автоматные очереди. Думаю, наверное, бродившая по лесам группка разбитых немцев напала на штаб. Выскочил из землянки, смотрю, наши солдаты и танкисты стоят с оружием в руках и палят в воздух. Оказалось, что война закончилась, и кто из пистолета, кто из автомата стреляет. Я тоже выхватил пистолет и выстрелил всю обойму. Мы тогда с патронами вообще не считались. Казалось бы, война закончена, но нас подняли по тревоге и двинули к Лиепаи. Я видел, как немцы капитулировали и выходили большими колоннами из окопов. Нас как бы в качестве их охраны поставили. Но в лесах поблизости еще сидели немцы, которые отказались сдаться. Тогда мы окружили эти леса 10 мая 1945-го и так их перемолотили, что ужас. Стрелял наш танковый полк, подошла еще 32-я танковая Знаменская ордена Ленина, Краснознаменная, ордена Суворова бригада. С этой бригадой мы сталкивались несколько раз в Прибалтике, она нам помогала. Леса были небольшие, но густые, мы их изрешетили осколочными снарядами. Били и били, ведь война закончилась, снаряды хранить незачем. На следующий день недобитые остатки вражеских частей сдались, и война для меня закончилась.
– Как вы оцениваете сколоченность танкового экипажа?
– В танковом экипаже царила очень тесная дружба. Мы спали вместе, ели из одного котелка. Друг другу помогали, но я вам скажу, многие командиры танков панибратством занимались. Мой отец воевал в Гражданскую войну на бронепоезде и до войны проходил курсы усовершенствования командного состава как старший адъютант танковой бригады, поэтому не понаслышке знал, как надо руководить военными. Когда я убежал, родные меня долго разыскивали, обращались в больницы, милицию. А потом Сашка, которого родители не отпустили из дома, им рассказал, что я ушел в армию. Бросились в военкомат, там им ответили, что мы уехали в военно-авиационное училище. Меня там искали-искали, а мы же попали в танкисты. Все-таки нашли, и когда родители ко мне приехали, отец сказал: «Знаешь что, сынок, ты должен быть справедливым командиром, но строгим к своим подчиненным. С ними всегда должен быть на дистанции, но при этом заботиться о них как самый настоящий отец». Это я хорошо запомнил и с первого дня на фронте обращался к своим ребятам по званию, по должности, по фамилии: всякие «Ваня», «Витя» и «Петя» никогда не практиковал. Были случаи, когда в бою мог обратиться по имени. И они меня всегда четко называли. Когда был младшим лейтенантом, то звали «младшой», а стал лейтенантом – «лейтенант» либо «товарищ командир». По имени никогда не называли. Так что экипаж – это самая дружная семья. Мы, танкисты, все вместе переживали – и время отдыха, и бой, в этой стальной коробке и кушали, и спали, и жили.
– Какова была иерархия в экипаже?
– После меня по старшинству шел механик-водитель. Хотя знаете, зачастую бывали такие случаи, что в экипаже не командир, а механик всеми командовал. Когда мы в Челябинске получали танки, у меня во взвод попала механиком-водителем женщина, старший лейтенант. Ее назначили на второй танк. И вот я как-то прихожу к ним, мы стоим на обслуживании во время сколачивания экипажей. Эта женщина пришла к нам с фронта, у нее уже были орден Красной Звезды и медаль «За отвагу», а командир танка лейтенантом после училища был. Так что, когда пришел, увидел, что все ребята вкалывают, а она сидит на борту. Я командира подозвал и спросил: «Чего она у тебя сидит?» Тот ответил, что механик-водитель отдыхает. Потом как-то снова прихожу, она командиру приказным тоном говорит: «Вот то делай, давай чисти двигатель». «А ты это делай» – это уже к башнеру. Тогда я им говорю: «Так кто у вас командир?» Лейтенант ответил, что он. Резко ему вставил пистон: «Какой же ты командир, если тебе механик-водитель приказы отдает? Ты же командир, лейтенант. Меня, младшего лейтенанта, поставили взводом командовать, а ты командир машины». Он начал оправдываться, что она фронтовичка, имеет боевой опыт, и еще я заметил, что ей все постоянно говорили «спасибо» и «спасибо». В итоге ее к себе забрал командир роты механиком-водителем, она здоровая была и крепкая.
