– Танки всегда шли своим ходом или бывало такое, что вас подтягивали тягачи?
– Нет, только своим ходом. Когда мы шли по направлению на Львов, то были такие моменты, когда танк забирал с собой на прицеп машину с боеприпасами. В то время в корпусе служили «Студебекеры», мощные грузовики. Все равно, хотя они имели и передний, и задний приводы, весной 1944 года пошла страшная распутица, нам приказывали танками не идти по дорогам, а только по обочинам. Грузовик прицепим, проедем полкилометра, и вырывает у «Студебекера» мост. Тот тут же останавливается. Поэтому мы решили больше такой способ не применять, потому что грузовики быстро выходят из строя.
– Какие наиболее уязвимые для артогня противника были места у танка, кроме бортов?
– Трансмиссия. Если сверху на нее попадает осколок от снаряда, то сразу же глушится мотор.
– Что было самым ненадежным в Т-34?
– Мне показалось, что у Т-34 все надежное. Если и были какие-то технические неисправности, то их быстро устранял механик-водитель. Я, например, могу точно заявить, что мы никогда не останавливались в бою, чтобы что-то такое подводило.
– Гусеницы на Т-34 рвались?
– Очень редко. Однажды при обстреле попал снаряд в носовую часть, разбил ведущий каток и трак согнул. Пришлось вставать, один трак выбрасывать и натягивать все остальные. Но в запасе траки на танках всегда были.
– Какие преимущества вы могли бы выделить у Т-34?
– Маневренность и быстроходность машины. Она свободно разворачивалась, легко набирала скорость. Та же «Пантера» была более неповоротлива. Да и Рудные горы, где проходили Т-34, такие танки, как «Тигр» или «Пантера», не смогли бы овраги преодолеть.
– Кто был вашим наиболее частым противником?
– Большей частью артиллерия. И она была самым опасным. Первый выстрел всегда оставался за противотанковым орудием.
– Насколько эффективной оказалась вражеская авиация против советских танков?
– Самым страшным для нас оказалась немецкая разведывательная авиация. День и ночь висела «рама» в небе. Казалось, что она улетала. Потом смотришь: опять эта чертова «рама» висит. Подходит ночь – она нас все равно сопровождает. А вот сильный авианалет я застал один-единственный раз, в первом бою. Тогда метрах в двух от соседнего танка разорвалась авиабомба, Т-34 перевернуло набок, и там образовалась большущая воронка.
– Что делали танкисты, когда попадали под авиабомбежку?
– Сидя в машине сверху, наблюдаешь, когда немцы бросают бомбы. У них так проходило: штурмовики налетали парами. Один пикирует и бросает бомбы, одну или две, а второй включает чертову сирену, которая раздирает все внутри. Смотришь – летит бомба. Сразу не определишь, куда она летит. Перелетит или не долетит. Чаще всего происходили недолеты. Это я хорошо помню. Механик-водитель сидит, как у нас называлось, «на мази». Дашь ему команду «вправо» или «влево» – он тут же отскочит метров на тридцать или двадцать. Немцы, я вам скажу, крайне редко когда могли попасть по танку.
– Стреляли с ходу или с коротких остановок?
– Только с остановок. С ходу конструкция орудия Т-34 сделать хоть сколько-нибудь прицельный выстрел не позволяла. Любая колдобина – и пушка тут же сбивалась с прицела. Надо было обязательно делать короткую остановку. Уже последние модели танков Т-34–85, которые получал корпус, имели более сбалансированную систему наведения. Но все равно стреляли с остановок.
– Кто был обязан следить за боекомплектом Т-34? Существовали ли какие-то нормы расхода боеприпасов?
– Нет, таких норм не было. Следили, смотря по обстановке. Было так, что все запросто выходит, весь боекомплект. Обычно после боя оставались только пулеметные диски, их всегда много. Пополняли же боекомплект бригадные тыловые службы. Они же подвозили горючее. Мы сами приходили к грузовикам и получали деревянные ящики со снарядами, которые потом приносили к танку. Про запас ящики ставили даже на борту, потому что боекомплекта Т-34–85, откровенно говоря, не всегда хватало. Но это было очень опасно, ведь даже если из пулемета попадет снаряд, то получится взрыв. Так что за этим следили и постоянно подвозили резервы.
– Какая наиболее типичная задача ставилась вам в прорыве?
– При прорыве мы всегда выходили за пределы пехотных подразделений и действовали в глубине территории противника. Даже так происходило, что немцы не ожидали, что так скоро у них появятся советские танки.
– Приходилось ли вам воевать в городе?
– Да. Главная сложность ведения городского боя заключается в борьбе с фаустпатронами. Танковый десант по инструкции должен составлять пять-семь человек. В реальности же было так: комбат стрелкового батальона находился на танке нашего комбата, с ним десяток-полтора пехотинцев. И дальше по убывающей. В итоге у командира линейного танка три или четыре стрелка, а то и того не было. Когда пехота есть, то намного проще воевать в городе: они быстрее замечают, откуда стреляют, из какого дома и окна. Своевременно подсказывали, где противник. Я относился к десантникам нормально. Ведь внутри танка проще сидеть, когда противник ведет стрельбу из пулемета или карабина. А пехотинцу надо спрятаться. Использовали наш корпус или башню. Командовал ими свой командир, мы от него только получали информацию. В конце войны я стал командиром танковой роты, тогда со мной на танке находился стрелковый ротный. Мы между собой договаривались. Если, предположим, деревню занимали, то ротный приказывал своим стрелкам: «Смотрите, пожалуйста, чтобы никто не подступил к танку». Ведь вывести танк из строя можно было запросто из фаустпатрона. Немцы даже в подвале сидели, попробуй найти их там. К примеру, Т-34 проходит по деревенской улице, и вот откуда ты знаешь, в каком доме и кто сидит на крыше. Да и из окна или из подвала легко стрельнет. Кругом их было полно. Под конец войны у немцев имелись специальные подразделения, вооруженные только фаустпатронами.
– Во время боя в городе танковые люки закрывали?
– Я лично не закрывал, и большинство танкистов аналогичным образом поступало. С закрытыми люками ты остаешься оторванным от реальности боя, слепым. Открытый люк нужен, ведь пока ты посмотришь в прибор наблюдения, что ты увидишь. Крутишь-крутишь, только кое-что видно. А выглянешь, сразу все увидишь.
– Что делать, если во время боя перебьет гусеницу?
– Пытались отремонтировать на месте. Все зависело от вида боя и от того, насколько интенсивно бьет противник. То ли можно заниматься, то ли нельзя. Гусеницы у нас были стальные. Когда мы шли по дороге на Прагу по шоссе, шуму было страшно много.
– Производилась ли чистка гусениц?
– Некогда было этим заниматься. Когда выходили из боя на переформировку, например, когда в Брянских лесах несколько месяцев провели после Орловской операции на формировании. Тогда просматривали гусеницы. Ведь что такое чистка? Там главное, чтобы все спицы, которые соединяют траки, не были погнуты. А все остальное неважно: гусеница – это крепкая вещь. Уже в послевоенное время, когда стали танки ставить на подмостки, то гусеницы не то что чистили, а даже черной краской красили. Это уже происходило при установке в танковом парке.
