– Вши были?
– А как на войне без этих обойтись?! Мылись-то редко. Но у нас эта проблема проще решалась. Соляркой швы промажешь, так они там больше не живут. По спине могут бегать, а там их нет. А вот кальсоны почаще приходилось чистить и промазывать. Но тут другая напасть. В местах изгибов из-за трения сильно натирало.
И фурункулы вскакивали, но это от простуды. Помню, в январе 44-го один вскочил под мышкой, и я остался фактически с одной рукой. Но идти с фурункулом в санчасть я считал позорным, а кто-то и с перевязанным пальцем ходил… Пришлось вспомнить о дедовском методе лечения этой заразы. Пережевал мякоть черного хлеба, добавил туда прилично соли, приложил на фурункул и перевязал бинтом. Повторил эту процедуру несколько раз, и закончилось тем, что Савин удалил мне гной из раны.
Но понятно, что зимой стремились изыскивать различные возможности дополнительно экипироваться. У меня это дело поставлено было строго. Кто-то отвечал за питание, кто-то за отдых. Если что-то трофейное подвернулось, почему бы не прихватить? Ведь не на себе тащить.
Помню, как-то удалось обнаружить и приобщить на взвод двадцать пар немецких зимних перчаток. Несколько позже где-то приобрели два шерстяных одеяла. Но вскоре машина сгорела, и мы в одно мгновение лишились всех наших «сокровищ». А однажды вместо сгоревшей в танке шинели выдали бушлат. Он вроде теплее, но им никак не укрыться…
Но на самом деле это все ерунда. Единственно, что меня по-настоящему донимало на фронте, – постоянный недосып. Иногда на марше думаешь: вот сейчас засну и с крыла под гусеницы свалюсь…
– А кстати, как и где спали чаще всего? Под танками рыли окопчики?
– Нет, потому что летом мне воевать не пришлось. Мне перепало две осени, две зимы и две ранние весны. К тому же их копают, будучи в обороне. Но поскольку наше соединение в обороне стояло очень и очень редко, то такие окопчики мы копали считаное количество раз. А так в основном в движении. То ли марш, то ли атака, то ли еще что-то. И только когда становится понятно, что простоим в обороне несколько дней, вот тут под машинами выкапывали такие окопчики. Но он всего на два человека, и кто-то в танке обязательно дежурит. Один из них стреляющий – либо наводчик, либо командир. Вот в январе 45-го перед самым наступлением с Сандомирского плацдарма мы в таком окопчике целую неделю прожили. Но мы как раз перед этим новые машины получили, и в комплекте к ним шли небольшие печурки и брезент. Брезентом накрывались, печку устанавливали, растопили, и прекрасно.
Но все-таки самое лучшее место – на моторном отделении. Двигатель прогрели, брезентом накрылись, лучше и не надо. Но у нас же мудрые начальники за имущество беспокоятся: «Вы же брезент наверняка спалите. Лучше сдайте-ка его…» Так что иногда брезентик имелся, а иногда и нет.
Поэтому на марше бодрствовали только мы с мехводом, все остальные спали. И он ребятам завидовал. Но когда совершали длительные марши вне боя, то я его подменял. Сам садился за рычаги и давал ему часик-полтора отдохнуть.
– На фронте у вас было такое понятие – «тыловая крыса»? Знали, что в тылу некоторые сладко устроились?
– Ясно, что многие кладовщики и тыловики жили по-доброму. Но я по натуре такой человек, что у меня не появлялось желания все это узнавать.
– У многих ветеранов есть какая-нибудь история, связанная с девушками на фронте.
– Вот по этому вопросу не могу ничего сказать, потому как я с ними почти не пересекался. Знал, что у нас в батальоне есть сколько-то девчонок, две-три-пять самое большее. Санинструктор, химинструктор, писарь в штабе батальона, какой-то делопроизводитель в хозчасти, что ли. Но я их изредка видел, они же далеко от нас. Хотя нет, одну историю все-таки расскажу.
Еще до ранения, когда у меня сгорел танк и я оказался в батальонном резерве, то начштаба старший лейтенант Теневицкий взял меня к себе: «Будешь немного помогать!» Хотя помощники у них обычно ребята возрастные, а молодых удел – на танке. И как-то они с комбатом куда-то уехали, но он меня предупредил: «За комбата останется ротный, а ты вместо меня! А если начальство станет нас искать, скажите, что мы отлучились куда-то неподалеку! А мы через день-два вернемся». Обо всем меня предупредил, проинструктировал, даже на бумаге инструкцию оставил, а в конце устно предупредил: «У нас тут девчонки есть, ты присматривай за ними. И если начхим бригады позвонит и вызовет химинструктора к себе, ты не отпускай ее!»
Только они смотались, звонок: «Я начхим бригады Коротых, а ты кто такой?» – «Я ВИО начштаба!» – «Там у вас инструктор есть такая-то, чем занимается?» – «Выполняет свои обязанности». – «Пришлите ее ко мне, нужно документы оформить!» – «Товарищ майор, она прибыть не сможет». – «Почему это?» – «Потому что я получил приказ ее не отпускать». – «Да кто ты такой?!» – и начал меня воспитывать…
А Теневицкий меня проинструктировал: «Перед отбоем лично проверь, чтобы на месте были!» И в первый вечер я пошел проверить, как они. Постучался в хату, представился, мне кричат: «Заходите, товарищ начальничек!» Одна из них, самая дерзкая, на меня пристально смотрит «Мы тут себя решили в порядок привести» – и начинает раздеваться. «Остановитесь, – говорю, – без меня это проделаете!» Вторая подскакивает: «Садитесь за стол, чайку попьем!» – «Спасибо, но я уже и поужинал, и чай попил». Усадили и начинают насмехаться надо мной: «Чего, проверять пришел?» – «А чего вас проверять? Вы люди такие же, как и я. Также соблюдаете наставления устава…» – «Ты чего нам лекции читаешь?! Ты откуда сам? Ты когда в армию пошел, девчонок хоть видел-то?» – «Конечно, видел!» – «Ну и как ты их видел-то?» – «Вместе в классе учились». – «Вот только это ты и видел…» – «Знаете что, девочки, пошутить, конечно, можно. Но я командир танка, считай, смертник, так что я вам не с руки. Да и вы мне вроде тоже… Но я при исполнении обязанностей и должен доложить комбату, что вы на месте». – «Так и докладывай!» И смотался от них. Думаю, ведь изнасилуют же… (смеется) А наутро начхим приехал на машине, пообещал меня наказать и увез эту Шурку с собой…
– Многие вспоминают, что чуть подальше в тыл, и там чуть ли не каждый командир имел свою ППЖ.
– Мы же постоянно впереди, что мы могли знать? Ну да, кто-то там сказал, что ППЖ у него есть. Но мое мнение – ну есть и есть. Я их и не видел, этих начальников, так чего мне до их ППЖ? Не до них же совсем. Из тех, кто у меня на глазах, никто ППЖ не имел. Только при нашем фельдшере Василии Васильевиче Вязовецком санинструктором была девушка, так все знали, что она официально замужем за зампотехом батальона.
– Как сложилась ваша послевоенная жизнь?
– Когда война закончилась, все, конечно, расслабились и захотели домой. Многие решили уволиться. Стали обмениваться мнениями, кто, куда и как. И я тоже решил вернуться домой. Прикинул, что вначале придется 10-й класс окончить, а потом можно и в сельхозинститут поступать. Жила еще во мне детская мечта заняться виноградарством. И не просто собирался, а однажды с другом даже специально покинули часть.
В 46-м летом мы расширяли свой полигон, прорезали просеки, выкорчевывали лес. И сложилась такая обстановка, что начальник убыл на три дня, и я другу предложил: «Костя, давай маханем ко мне на родину. Навестим родителей, немножко развеемся. Нас зачислят в нарушители и дадут ход нашим рапортам».
