– Работает! – Виктор даже подпрыгивает на сиденье. Он чуть ли не высовывается в окно, чтобы получше разглядеть машины, которые остаются далеко позади. Поворот. Минута. Другая. В зеркале теперь новенькая «тойота». Красная. Едет куда-то по своим делам.
***
Вы никогда себя не чувствовали героем фильмов Тарантино? А вот мне кажется, что еще немного – и я пойду танцевать твист с носатой блондинкой лет сорока. Не люблю, кстати, Уму Турман.
Аптека на окраине очередного немецкого городка. Прошло, наверное, часа три. Верена то и дело выключается. Кашляет кровью и просит отпустить ее домой. Я держу ее на руках. Она приходит в себя, кривится от боли, по лицу ее текут слезы, и она хрипит:
– Отпустите меня домой. Я хочу к маме…
Даже не знаю, что страшнее. Когда она отключается или когда приходит в себя.
Аптека представляет собой одноэтажное здание наподобие заправки. Даже не могу представить себе придурка, который решил, что здесь будет много клиентов. Сейчас ночь. На улице практически никого. На вывеске призывно мигают цифры «24». Я поднимаю Верену и выношу из машины.
За прилавком стоит девушка. Судя по кольцу в носу и синим прядям волос, лет ей немного. Будем надеяться, что студентка медицинского колледжа. Иду к прилавку.
– Пулю вынуть сможешь? – спрашиваю я.
– Нет, – ошарашенно заявляет она. Кажется, она сейчас проглотила жвачку. Виктор, как и договаривались, лихо поднимает руку вперед и приставляет пистолет ей к голове.
– А так? – спрашивает он.
– А так смогу, – говорит девушка.
К ней что, каждый день приходят такие клиенты? Виктор оборачивается на меня и вопросительно приподнимает брови.
– Опусти пистолет, – говорю я.
– Я на третьем курсе, меня пока только к трупам подпускать можно, – говорит она.
Я не обращаю внимания на эту фразу и несу Верену в подсобку.
– Стой! – кричит девушка. – Это что, Верена Вибек?
– Она.
– А ты Микки Нокс?
– Да.
Девушка растерянно смотрит на то, как я кладу Верену на стол прямо посреди большой светлой комнаты в подсобке.
– А они работают? – спрашивает Виктор. Он указывает на камеры по углам аптеки.
– Работают. Не ломайте их, а? Вчера только починили, – девушка как будто вышла из ступора.
– Да нет, ты что, я их только поверну, – улыбается Виктор и начинает по-хозяйски орудовать в зале. Берет стул из-за прилавка, ставит его перед одной камерой, поворачивает ее на прилавок, слезает, перетаскивает стул к другой камере, поворачивает ее по тому же ракурсу и что-то подкручивает…
Девушка осматривает Верену. Сдирает прилипшую футболку. Верена приходит в себя и начинает плакать.
– Покажи руки, – просит девушка.
– Что? – не понимаю я сути просьбы.
– Вытяни руки вперед, как в тесте на алкоголь, – поясняет она.
Я выполняю просьбу. Ладони предательски дрожат, как будто у меня болезнь Паркинсона.
– Эй, ты мне нужен, – кричит девушка Виктору.
– Я не «Эй», а Виктор, – откликается он, но все-таки идет за ней.
– Сиди за прилавком пока, – говорит она уже в дверях подсобки. Она хочет закрыть дверь, но Виктор чуть визжит от ужаса. Такие кадры он не пропустит.
– Мне нужна фактура!
Он настраивает камеры на то, чтобы снять все, что здесь происходит. Незаметно вытаскивает из кармана портативную камеру и ставит ее в подсобке. Сейчас мне плевать. Не особенно понимаю, зачем нужно все это снимать.
Смотрю на свои руки. Ладони продолжают дрожать. Еще я весь в крови и грязи. Подозреваю, что выгляжу не совсем так, как подобает продавцу. Поднимаюсь. Иду в подсобку. Там девушка отчитывает Виктора за его работу. Тело Верены беспомощно распласталось на столе. Она без сознания.
– Помощь не нужна? – спрашиваю я, открывая кран с водой в туалете.
– Нужна, – кричит девушка. – Я не хочу убивать Верену Вибек! – кричит она.
– Ты, может, не поняла, что от тебя требуется? – спрашиваю я и выхожу из туалета. Вид у меня уже более цивилизованный.
– Я поняла, – беспомощно выдыхает она. – Она много крови потеряла. Заражение, сепсис, аллергия…
– Только не аллергия. Успокойся и сделай все, чтобы она была живой, – говорю я. Девушка смотрит на меня как на изверга. В ее глазах сейчас куда больше страха, чем когда Виктор наставил на нее пистолет.
– Уйдите оба отсюда, – говорит, наконец, она.
Мы с Виктором выходим в торговый зал. Мои ладони продолжают дрожать. Я достаю сигареты и выхожу на улицу. Там дождь. Крупные капли барабанят по крыше хлипкого здания аптеки. На тротуаре уже начинают образовываться лужи. Сигарета моментально намокает и буквально разваливается в руках. Выбрасываю все, что осталось от моей дозы никотина, и захожу внутрь. Виктор сидит за прилавком и смотрит в экран компьютера.
– Зачем ты на все это подписался, а? – спрашиваю я, разглядывая витрину со средствами от кашля. Нужно сосредоточиться на чем-то, чтобы перестать думать о происходящем в соседней комнате.
– Зачем? – Виктор непонимающе поворачивается ко мне. – Я журналист.
– У тебя будет очень много проблем, когда все это закончится.
– Думаешь, у меня сейчас проблем нет? – говорит он.
– Будет больше.
– Типа чем старше, тем больше проблем?
– Рано или поздно эта игра в заложников перестанет всех устраивать.
– Пессимистично.
– При всем желании я просто физически не смог бы взять в заложники половину города.
– Судя по новостям, ты умудрился пристрелить человек восемьдесят. Лично я троих придумал. Ты недооцениваешь себя, – отвечает Виктор.
Мне надоедает этот разговор и названия микстур от кашля, которые я уже наизусть выучил. Я поворачиваюсь и иду к прилавку. Виктор сразу как-то съеживается.
– Повторяю свой вопрос: почему ты на это подписался?
– Зачем тебе, а? – Он начинает ерзать на стуле. Вжимается в спинку. Черт, так раздражает эта реакция. Большинство людей разговаривает со мной так, будто у меня в руках включенная бензопила. Хотя иногда эта реакция, конечно, играет на руку. – …Я играю. В покер. Проиграл уже очень много. Деньги отца. Достаточно?
– Вполне. Слушай, а чего тебе не хватало, а? – спрашиваю я.
– В плане?
– Денег полно. Семья обеспеченная. Университет в Штатах. Карьера в перспективе. Чего тебе не хватает?
– Не знаю… – Виктор вдруг теряет весь свой настрой. – Я никогда не хотел учиться на юриста. Никогда не хотел такой карьеры. Жизни. Всего. Хотел быть журналистом. А когда играешь, ты не способен думать ни о чем, кроме игры. Погружение. Анастезия. Меня отец уговорил пойти на юридический факультет. Тогда я и начал играть. Знаешь, очень хотелось, чтобы отец мной гордился. Но после того, как я проиграл сотню тысяч евро, отец меня все равно послал.
