Место, где пропал командующий, прошли не останавливаясь, хоть посмотреть тут и было на что: взорванный грузовик, от которого осталась лишь перекрученная рама да отброшенные далеко в сторону мосты, раздавленная пушка и перевернутый бронетранспортер, в борт которого словно со всей силы впечатался исполинский молот. И самое главное – остатки колонны пропавшего Гудериана. Уже почти догоревший, рыже-черный от жара «двести пятьдесят первый» с развороченной попаданием снаряда передней броней. И двухосный «Sd. Kfz. 222» в командирском варианте, без пушечной башни и с дополнительной антенной решеткой. Небольшой броневик выглядел абсолютно неповрежденным, так что сведения касательно пленения генерал-полковника, вероятно, и на самом деле соответствовали действительности. А еще были трупы, много трупов, целых и не очень, уложенных вдоль обеих обочин. Над дорогой стоял знакомый Гюнтеру густой смрад недавно закончившегося боя: пахло сгоревшей резиной и горячим металлом, взрывчаткой, бензином и горелой человеческой плотью. Обер-лейтенант воевал уже третий месяц, так что не стал даже закрывать рукавом комбинезона нижнюю часть лица, как порой делал раньше, просто задержал дыхание, пока танк, плавно покачиваясь, переползал через искореженные, дымящиеся обломки. Занимающиеся сортировкой убитых и раненых солдаты молча сторонились, провожая танки безразличными взглядами.
Найти обозначенную на карте развилку, единственное место, где большевики могли свернуть с шоссе, оказалось не сложно: разворачиваясь, вражеский танк оставил четко заметные следы гусениц. Остановив машину, Леманн спрыгнул вниз, убедившись, что никакой ошибки нет, не узнать характерные отпечатки широких траков «Pz. 34» опытный танкист, разумеется, не мог. Забравшись обратно на броню, обер-лейтенант натянул наушники и доложил об обнаруженном в дивизию, в очередной раз выслушав, что следует проявлять особую осторожность и ни в коем случае не предпринимать ничего, что может угрожать жизни командующего. Отрапортовав, что он все понял и, вне всякого сомнения, поступит именно так и никак иначе, Гюнтер разорвал связь и выругался, высказав все, что об этом думает.
Прекрасно, просто замечательно! Он преследует русский танк – судя по следам, и на самом деле один-единственный, – пушка которого может продырявить его даже с максимальной дистанции, но должен до последнего воздерживаться от открытия ответного огня! И это при том, что броня у «три-четыре» куда толще и гарантированно поразить его можно разве что в борт или корму! Scheiße! Нет, понятно, что главное – спасти командующего, но как?! Он всего лишь обычный танкист, и не более того!
Немного успокоившись, обер-лейтенант пристукнул затянутым в перчатку кулаком по закраине командирской башенки. Ладно, эмоции тут не помогут. Да и с чего он взял, что все настолько уж плохо? У него два средних и два легких танка, практически полноценный взвод. Конечно, маломощные 3,7-см пушки «тридцать восьмых» русским не опасны, но уж отвлечь противника или разбить ему гусеницу они смогут. А остальное доделают орудия «Pz. IV». Плюс командование обещало немедленно выслать помощь.
Да и не станут сейчас большевики лезть в самоубийственную, вполне в их духе, атаку – столь ценный пленник, каковым является Schneller Heinz
[31], им и самим нужен, это даже не обсуждается. Наверняка они тоже получили от своего командования примерно такие же указания, что и обер-лейтенант: до последнего уклоняться от боя и любой ценой обеспечить безопасность пленного. Так что еще неизвестно, кто из них сейчас в худшем положении!
Зато в случае успеха карьера обер-лейтенанта Леманна определенно пойдет вверх: не каждому удается спасти целого командующего армией, да еще и столь легендарного, как Herr General-Oberst! После этого гауптман Кёлер уж точно больше никогда не назовет его «позорищем панцерваффе», да еще и извинится за столь недальновидно брошенные обидные слова! Да и как не принести извинения кавалеру Рыцарского железного креста, возможно, даже с дубовыми листьями, а то и мечами! Поскольку за спасение Гудериана обер-лейтенанта наверняка наградят именно высшим орденом великого Рейха!
Хоть танкист Гюнтер Леманн и воевал на Восточном фронте практически с первых дней, он совершенно не разбирался в русской культуре. Да и с чего бы ему интересоваться этими дикими азиатами?! В противном случае комвзвода наверняка припомнил бы как нельзя лучше подходящую к этому моменту поговорку, касающуюся дележа шкуры неубитого медведя…
* * *
Километра через два танк постепенно замедлил движение, после чего и вовсе остановился. Выбравшийся наружу Цыганков оглядел забитую жидкой грязью ходовую и глубокие колеи, на дне которых стояла мутная жижа, и хмуро сообщил:
– Командир, надо бы вперед пройтись, разведать.
– А что не так-то, Вить? – Василий спрыгнул вниз, отчего его сапоги погрузились в вязкую грязюку почти по самые щиколотки. – А, понял. Думаешь, болотина начинается?
– Похоже на то. Сам посуди, отчего-то ж дорогу почти забросили, местные только на телегах и ездили, да и то летом.
– Летом? – удивился лейтенант. – Это-то ты откуда знаешь?
– Так по колеям и следам коняшкиным вижу, понятное дело, – ухмыльнулся мехвод, с видимым удовольствием прикуривая папиросу. – Уж в чем, в чем, а в подобном я разбираюсь, чай, не городской. Короче, сейчас папироску добью и сбегаю вперед, погляжу, что да как. А вы с ребятами за машиной приглядите.
– Может, лучше Гришу послать? – нахмурился Серышев.
– Не, никак не лучше, командир, – мотнул головой танкист. – Машиной-то я управлять стану, потому и видеть, что впереди, нужно самому. Дорога больно узкая, ежели завязнем, сами точно не выберемся. Не факт, что даже развернуться сумеем.
Докурив «беломорину», Виктор бросил окурок в колею, закинул на плечо автоматный ремень и, зачем-то прихватив из ЗИПа топор, двинулся по дороге. Серышев же, поглядев на часы, приказал радисту вызвать штаб и доложил, где находится. На сей раз разговаривать пришлось с начальником штаба, который, уточнив их местоположение по карте, подтвердил крайний приказ командарма: следовать прежним курсом, при невозможности продолжать движение. Василий упомянул про заболоченную дорогу – оставить машину и уходить пешком в указанном направлении, где их встретит высланная навстречу разведгруппа. Заодно генерал-майор снова напомнил, что пленный не должен пострадать ни при каких обстоятельствах, за что отвечает лично лейтенант Серышев.
Завершив сеанс связи, Василий, поразмыслив несколько минут, решил отправить кого-то из танкистов с пулеметом метров на сто назад, но не успел – вернулся мехвод. Комбинезон Цыганкова оказался мокрым по пояс, а в руках танкист сжимал свежесрубленную двухметровую слегу, с какими, как помнил Васька, люди ходят по болотам.
– Ну, что там, Вить? – дернулся навстречу ротный. – Проедем?
– Приехали уже, командир, – мрачно буркнул тот, вытаскивая из-за ремня топор. – Метров через двести натуральная трясина начинается. Похоже, раньше через нее гать шла, но сейчас от нее только гнилые бревна остались – не то что танк, грузовик не выдержит. Телеги, наверное, по сухому времени кое-как проходят, если не шибко нагружены, но нам дороги вперед нет.
