Как она сможет вынести все это?
Кормия услышала, как снова заговорила Дева-Летописица: «Вишес, твой помощник не поднял своих глаз. Фьюри, сын Эгони, тебе, как свидетелю Праймэйла, следует взглянуть на предложенную Избранную.»
Кормия задрожала, опасаясь еще одной пары незнакомых мужских глаз на своем теле. Она чувствовала себя нечистой, несмотря на то, что ее тщательно вымыли; в грязи, хотя с нее ничего не стекало. Под этим капюшоном она чувствовала себя маленькой, словно игольное ушко.
Но, будь она действительно маленькой, эти глаза не нашли бы ее. Будь она крошечной, она смогла бы спрятаться за большими предметами… скрыться от всего этого.
Глаза Фьюри прилипли к спинке трона, и он на самом деле не хотел смотреть никуда более. Все происходящее казалось неправильным. От начала и до конца.
— Фьюри. Сын Эгони? — Дева-Летописица произнесла имя его отца так, будто честь всего клана зависела от того, как Фьюри справиться с заданием.
Он взглянул на женщину…
Все его мыслительные процессы завяли на корню.
Ответило его тело. Мгновенно. Он затвердел в его шелковых брюках, его эрекция была молниеносной, невзирая на ужасный стыд за себя. Как мог он быть столь жестоким? Он опустил веки и скрестил руки на груди, пытаясь придумать, как бы умудриться пнуть себя под зад и остаться в вертикальном положении.
— Как она тебе, воин?
— Ослепительна. — Слово вылетело изо рта непроизвольно. Потом он добавил, — Достойная лучшей традиции Избранных.
— А, вот и подобающий ответ. Одобрение получено, и я объявляю эту женщину выбором Праймэйла. Заканчивайте омовение фимиамом.
Периферийным зрением Фьюри заметил, как две Избранные вышли с жезлами, оставляющими за собой след из белого дыма. Когда они начали петь высокими, чистыми голосами, он глубоко задышал, пробираясь через цветочный букет женских ароматов.
Он нашел запах суженой. Должен быть ее, потому что он единственный в этом месте отдавался чистым ужасом…
— Прекратите церемонию, — жестко сказал Ви.
Дева-Летописица повернулась к нему.
— Они должны закончить.
— Черт та с два! — Брат встал со своего трона и взошел на сцену, очевидно, также уловив запах. Когда он подошел ближе, Избранные дружно завизжали, нарушая ряды. Когда женщины бросились в рассыпную, повсюду замелькали белые мантии, Фьюри подумал о стопке бумажных салфеток на пикнике, в беспорядке разлетевшихся от ветра по траве.
Но это был не Субботний день в парке.
Вишес натянул на суженую ее одеяние, затем разорвал оковы. Когда она подкосилась, он придержал ее за руку.
— Фьюри, встретимся дома.
Ветер, испускаемый Девой-Летописицей, начал буйствовать вокруг, но Ви стойко давал отпор своей… ну, очевидно, своей матери.
Господи Иисусе, никогда не встречал подобного.
Ви мертвой хваткой удерживал женщину, с ненавистью смотря на Деву.
— Фьюри. Сваливай отсюда!
И хотя Фьюри был миролюбив в глубине души, он также был не так глуп, чтобы вмешиваться в подобные семейные ссоры. Лучшее, что он мог сделать, это молиться, чтобы брата не принесли назад в погребальной урне.
Прежде чем дематериализоваться, он последний раз взглянул на женщину в капюшоне. Сейчас Ви держал ее обеими руками, будто она была на грани обморока. Господи Боже… Какой бардак.
Фьюри, отвернувшись, направился по белой шелковой дорожке в сторону внутреннего двора Девы. Первая остановка? Кабинет Рофа. Королю следует знать о произошедшем. Хотя, большая часть драмы еще предстояла.
Глава 35
Когда Кормия очнулась, она лежала на спине, мантия была все еще на ней, а капюшон застегнут. Однако, похоже, она была не на плите, к которой ее привязали. Нет… она была не на…
Воспоминания вернулись к ней: Праймэйл прервал церемонию и освободил ее. Сильный ветер заполнил амфитеатр. Брат и Дева-Летописица начали спорить.
В этот момент Кормия потеряла сознание, пропустив остальное. Что случилось с Праймэйлом?
Несомненно, он не выжил. Никто не смеет бросать вызов Деве-Летописице.
— Ты хочешь освободиться от всего этого? — Спросил жесткий мужской голос.
Страх пробежал по ее позвоночнику. Дева Милосердная, он оставался здесь.
Он инстинктивно свернулась в клубочек, защищая себя.
— Расслабься. Я ничего тебе не сделаю.
Судя по его жесткому голосу, она не могла верить его словам: гнев окрашивал каждое его слово, превращая их в вербальные клинки, и хотя она не видела его, но все же ощущала исходящую от него силу, которая внушала страх. Он был истинным сыном воина Бладлеттера.
— Слушай, я собираюсь снять с тебя капюшон, чтобы ты могла дышать, хорошо?
Она пыталась сбежать от него, отползти подальше от места, где она лежала, но мантия запуталась и пленила ее.
— Возьми себя в руки, женщина. Я просто пытаюсь дать тебе передохнуть.
Она онемела, когда он коснулся ее руками, с уверенностью ожидая ударов. Вместо этого, он просто расстегнул две верхних застежки и опустил капюшон.
Свежий, чистый воздух коснулся ее лица через тонкую вуаль — предмет роскоши, как еда для голодающего. Но она смогла не много вобрать в себя. Она была напряжена всем телом, глаза зажмурены, а губы сложились в гримасу, когда она приготовилась к чему бы то ни было.
Но ничего не происходило. Он не двигался…. Она уловила его зловещий аромат… но он не касался к ней, не сказал ни слова.
Она услышала скрежет, затем вдох. Потом почувствовала что-то резкое, пахнущее дымом. Как фимиам.
— Открой глаза. — Его властный голос раздался позади нее.
Она подняла веки и моргнула несколько раз. Она лежала на сцене амфитеатра, взирая на пустой трон из золота и белую шелковую дорожку, ведущую к холмистому подъему.
Раздались приближающиеся тяжелые шаги.
И вот он возник. Возвышающийся над ней, больше, чем любое живое существо, которое она прежде встречала; она отпрянула при виде его бледных глаз и жесткого лица.
Он поднес к губам тонкий белый рулончик и вдохнул. Когда он заговорил, дым выходил из его рта.
— Я же сказал. Я не причиню тебе боли. Как тебя зовут?
Через сжатую глотку она сказала:
— Избранная.
— Нет, это твое предназначение, — рявкнул он. — Я хочу твое имя. Я хочу знать твое имя.
Ему было разрешено спрашивать это? Ему… О чем она думала? Он мог делать все, что хотел. Он же Праймэйл.
— К-К-Кормия.
— Кормия. — Он снова вдохнул белую штуку, и оранжевый кончик ярко вспыхнул. — Послушай меня. Не бойся, Кормия, хорошо?
