Встретившись с его бриллиантовым взглядом, она знала наверняка, что он не был человеком. В жизни она повидала слишком много внутренних органов, и слишком часто боролась за жизни пациентов, чтобы сейчас думать иначе. Но она не знала, радоваться ей или плакать. И всей человеческой расе.
Как такое возможно? Существование совершенно иного вида с огромным количеством человеческих характеристик? С другой стороны, вероятно, именно это помогло им остаться в тени.
Джейн накрыла его грудь тонким слоем марли, которую затем обернула вокруг. Когда она закончила, пациент поморщился, и его рука, та, что в перчатке, легла на живот.
— Ты в порядке? — спросила Джейн, когда его лицо побледнело.
— Тошнит, — над верхней губой выступил пот.
Она посмотрела на Рэд Сокса.
— Я думаю, тебе лучше уйти.
— Почему?
— Его сейчас стошнит.
— Я в порядке, — пробормотал пациент, закрывая глаза.
Джейн направилась к сумке за уткой, и сказала Рэд Соксу:
— Уходи прямо сейчас. Дай мне его осмотреть. Для этого нам не нужна аудитория.
Чертов демерол. Он снимал боль, но иногда побочные эффекты доставляли немало проблем пациентам.
Рэд Сокс замешкался, пока больной не застонал и не начал вынужденно сглатывать.
— Мм, хорошо. Слушай, прежде чем я уйду, тебе принести, что-нибудь свежее, поесть? Может, ты хочешь что-нибудь особенное?
— Ты шутишь? По-твоему, я должна забыть о похищении и смертельной угрозе, и сделать у тебя заказ?
— Нет причины голодать пока ты здесь. — Он взял поднос.
Боже, этот его голос… грубый, хриплый голос с Бостонским акцентом.
— Я знаю тебя. Я определенно откуда-то тебя знаю. Сними кепку. Я хочу видеть твое лицо.
Парень взял остывшую еду и пересек комнату.
— Я принесу тебе что-нибудь поесть.
Когда дверь закрылась, и послышался шум запираемого замка, она почувствовала какое-то детское желание подбежать и заколотить по ней.
Но тут больной застонал, и она посмотрела на него.
— Может, перестанешь с этим бороться?
— Черт… побери… — он повернулся набок, когда начались рвотные позывы.
Судно не понадобилась, потому что в его желудке было пусто. Джейн заставила себя пойти в ванную и принести полотенце, которое она положила на рот пациента. Его спазмы жалко тонули в полотенце, он схватился за грудь, как будто не хотел, чтобы открылась рана.
— Все в порядке, — сказала она, положив руку на его гладкую спину. — Ты уже вполне здоров. Шов не откроется.
— Такое чувство… будто я… черт…
Боже, он страдал: его лицо покраснело от напряжения, он весь вспотел, а тело трясло.
— Ничего страшного, просто не подавляй это. Чем меньше ты борешься с ней, тем легче тебе будет. Да… вот так… дыши между приступами. Хорошо, сейчас…
Она гладила его по спине и держала полотенце, продолжая нашептывать. Когда все закончилось, пациент лежал неподвижно, дыша через рот, его рука в перчатке сжала уголок простыни.
— Было не очень-то весело, — прохрипел он.
— Мы подберем тебе другое болеутоляющее, — пробормотала она, убирая волосы с его глаз. — Больше никакого демерола. Послушай, я хочу проверить твои раны, хорошо?
Он кивнул и откинулся на спину, его грудь казалась такой же широкой, как эта проклятая постель. Она осторожно сняла повязку, нежно подняла марлю. Господи… кожа, которая была проколота скобами всего пятнадцать минут назад, полностью зажила. Остались лишь тонкие розовые линии на его груди.
— Что ты такое? — выпалила она.
Ее пациент откатился к ней.
— Уставший.
Даже не подумав о том, что делает, она снова начала гладить его, движения ее ладони, по его коже, издавали тихий шорох. Прошло совсем немного времени, прежде чем она заметила, какими жесткими и мускулистыми были его плечи… и то, к чему она прикасалась, было теплым и очень мужским.
Она убрала ладонь.
— Пожалуйста.
Он схватил ее за запястье рукой, на которой не было татуировок, хотя его глаза были закрыты.
— Прикоснись ко мне или… черт, держи за руку, я… как будто плыву по течению. Уплываю. Я ничего не чувствую. Ни кровать… ни свое тело.
Она посмотрела вниз, туда, где он держался за нее, глазами измерила бицепсы, широту его груди. В голове мелькнула мысль, что он мог переломить ее руку надвое, но не станет. Полчаса назад он был готов разорвать горло одному из своих близких, чтобы защитить ее…
Прекрати.
Прекрати чувствовать себя с ним в безопасности. Стокгольмский синдром
[66]
нам не товарищ.
— Пожалуйста, — сказал он, прерывисто дыша, стыд сжимал его горло.
Боже, она никогда не понимала, как жертвы похищений развивали отношения со своими похитителями. Это было против всей логики, против закона самосохранения: твой враг не может быть твоим другом.
Но отказаться от его тепла было немыслимо.
— Мне нужна моя рука обратно.
— У тебя же их две. Используй другую.
С этими словами он прижал к себе ее ладонь, простыни все дальше соскальзывали с его тела.
— Тогда позволь мне перейти на другую сторону, — пробормотала она, вытащила руку из его захвата, сменив ее на другую, положив освобожденную ладонь ему на плечо.
Его кожа была золотисто-коричневого цвета летнего загара и такой гладкой… Господи, гладкой и упругой. Ее взгляд скользнул по изгибу его спины, на затылок, и, прежде чем она осознала, что делает, она уже гладила его блестящие волосы. Короткие на затылке, длинные вокруг лица — может, он специально носил их таким образом, чтобы скрыть татуировки на виске? Хотя, они наверняка были сделаны на показ, иначе, зачем наносить их на таком заметном месте?
Он издал горловой звук, мурлыканье, которое прокатилось по его груди и верхней части спины, затем он отодвинулся, потянув ее руку за собой. Очевидно, он хотел, чтобы она потянулась вслед за ним, но она начала сопротивляться, и он вернулся обратно.
Глядя на свою руку, на его твердом бицепсе, она думала о том, когда в последний раз была близка с мужчиной. Давно это было. И честно говоря, ей не было так хорошо тогда.
В памяти возникли глаза Манелло…
— Не думай о нем.
Она дернулась.
