Окей, мысли пошли не в ту сторону.
— Мне нравится здесь, на открытом воздухе, — сказала она.
«А ты нравишься открытому воздуху», написал он и показал ей.
— Жаль, что я не вышла сюда раньше. — Она посмотрела на кусты роз, растущие вокруг террасы. Ее рука потянулась к шее, Джон чувствовала, что ей очень хочется прикоснуться к цветам, но узда ограничений снова натянулась вокруг нее.
Он откашлялся, чтобы привлечь ее внимание. «Можешь сорвать одну, если хочешь», написал он.
— Я….я думаю, я бы хотела.
Кормия приблизилась к розам так осторожно, будто они были ланью, которую она боялась спугнуть, руки спокойно лежали вдоль тела, босые ноги медленно двигались по земле. Минуя ярко-красные и желтые бутоны, она сразу направилась к тем, что были бледно-лавандового цвета.
Он написал, «будь осторожна с шипами», когда она потянулась вперед, и, вскрикнув, отдернула руку назад. На кончике пальца показалась капля крови, в тусклом ночном свете она черной точкой выделялась на ее белой коже.
Прежде, чем понял, что делает, Джон наклонился и прижался ртом к ранке. Он посасывал, облизывал, ошеломленный своими действиями и прекрасным вкусом крови Избранной.
В глубине его сознания мелькнула мысль, что пора питаться.
Дерьмо.
Когда Джон выпрямился, Кормия, застыв, смотрела на него широко раскрытыми глазами. Дерьмо в квадрате.
«Прости», накорябал он. «Я не хотел, чтобы ты испачкала свою мантию».
Лжец. Он хотел узнать, какова она на вкус.
— Я…
«Сорви свою розу, и будь аккуратнее с шипами».
Она кивнула и наклонилась за розой еще раз, отчасти, как он подозревал, потому, что хотела заполучить свой цветок, и частично потому, что стремилась заполнить созданное им неловкое молчание.
Роза, которую она выбрала, была идеальной — серебристо-фиолетовый бутон как раз на грани цветения, распустившись, стал бы размером с грейпфрут.
— Спасибо, — сказала она. Джон собирался ответить что-то вроде «да-пожалуйста», когда понял, что она разговаривала с кустом, а не с ним.
Кормия повернулся к нему.
— Другие цветы стоят в стеклянных домиках с водой.
«Пошли найдем тебе вазу», написал он. «Именно так называются здесь эти домики».
Она кивнула и направилась к прозрачным дверям, ведущим в бильярдную. Войдя в комнату, Кормия обернулась, чтобы посмотреть на улицу. Ее взгляд задержался на саде, с выражением, словно она прощалась с любовником, с которым больше никогда не увидится.
«Мы можем опять как-нибудь погулять здесь», написал он в своем блокноте. «Если ты захочешь?»
Ее быстрый кивок стал для Джона облегчением, учитывая то, что он только что сделал.
— Мне хотелось бы.
«Может быть, мы также посмотрим фильм. Наверху, в кинозале».
— Кинозале?
Он закрыл за ними дверь. «Это комната, оборудованная специально для просмотра фильмов».
— А мы можем посмотреть фильм сейчас?
Ее сильный голос заставил Джона слегка пересмотреть свое мнение о ней. Тихая, спокойная сдержанность, скорее всего, была результатом обучения, а не чертой характера.
«Мне надо идти. Может быть, завтра ночью?»
— Хорошо. Мы сделаем это после Первой трапезы.
Окей, смирение определенно не было ей присуще. Что заставило Джона задуматься о том, как она выносила все эту Избранную рутину. «У меня занятия, но мы могли бы сделать это после них?»
— Да. И я хотела бы узнать обо всем побольше. — Ее улыбка осветила бильярдную, словно вспыхнувшее пламя, и когда Кормия закружилась на одной ноге, он подумал об игрушечной балерине из шкатулки.
«Ну, я могу тебя всему научить», написал он.
Она остановилась, а ее распущенные локоны все еще покачивались в воздухе.
— Спасибо, Джон Мэтью. Ты будешь прекрасным учителем.
Когда Кормия посмотрела на него, Джон обратил внимание на ее цвета даже больше, чем на ее лицо или тело: на красный цвет ее щек и губ, лавандовый оттенок розы в ее руке, мерцающий бледно-зеленый цвет ее глаз, светло-желтый — ее волос.
Вдруг без какой-либо на то причины, он думал о Хекс. Она была грозой, состоящей из всех оттенков черного и металлически серого. Сила, сдерживаемая, но не менее смертельная даже под контролем. Кормия же была, словно солнечный день, радужно-яркая, теплая.
Он положил руку на сердце и поклонился ей, а затем ушел. Направляясь в свою комнату, Джон размышлял, что же ему нравиться больше — буря или сияние солнца?
Затем он понял, что не имел права выбирать ни то, ни другое, так какое тогда это имело значение?
* * *
Стоя в переулке, прижав свой девятимиллиметровый к печени Брата, Мистер Д насторожился как дворовый кот. Он бы гораздо скорее покончил с вампиром, приставив оружие к его виску, но для этого потребовалась бы стремянка. Честное слово, эти сволочи были огромны.
По сравнению с ними, старый добрый кузен Томми казался слабаком, ростом не выше пивной банки.
— У тебя волосы, как у бабы, — сказал Мистер Д
— А ты воняешь пеной для ванны. Меня, на крайняк, можно постричь.
— Я пользуюсь Олд Спайс.
— В следующий раз попробуй что-нибудь помощнее. Например, конский навоз.
Мистер Д сильнее вдавил дуло в тело вампира.
— Я хочу, чтоб ты встал на колени. Руки за спину, голову вниз.
Все то время, пока Брат выполнял его требования, Мистер Д оставался на месте и даже не пытался достать наручники. Да, он вел себя, как распоследний педик, хотя, у него не возникало желания убежать от этого вампира сломя голову, и не только потому, что захват Брата в плен был подвигом достойным занесения в учебник по истории. Мистер Д поймал гремучую змею за хвост и прекрасно это понимал.
Потянувшись к ремню, чтобы все-таки достать металлические манжеты, он…
Здесь ситуация резко поменялась.
Брат развернулся на одном колене и ударил ладонью вверх прямо по дулу пистолета. Мистер Д рефлекторно нажал на курок, пуля вылетела в небо, бесполезно устремившись куда-то в высь.
Еще до того, как стихло эхо выстрела, Мистер Д лежал спиной на земле в полном замешательстве, а его ковбойская шляпа опять слетела с головы.
Брат смотрел на него сверху своими мертвыми, настолько безжизненными глазами, что их ярко-желтый цвет казался застывшим. Но это все объясняло. Никто в здравом уме не стал бы выписывать такие пируэты, стоя на коленях. Ну, только если он уже не был при смерти.
