Грачев, бородатый и красивый, был в бежевом костюме и при галстуке. Он молча спустился с крыльца и встал шагах в десяти от команды Глеба. И тут же двадцать охранников взяли друзей Мангуста в полукольцо.
Виктория Бланш была в коротком светлом платье, и белые туфельки на высоком каблуке подчеркивали красоту ее ног. Золотистые волосы фотомодели сверкали на солнце, а голубые ее глаза казались глазами ангела.
— Значит, номер не прошел? — насмешливо проговорила Виктория. Обращалась она к Родригесу, но ее ледяной взгляд устремлен был на Дашу.
— Увы, — отозвался Родригес. — Действуем по второму варианту.
Виктория кивнула:
— Как я и предвидела.
Люди в серых балахонах, стоящие на крыльце, не издавали ни звука и как будто излучали электричество. Впечатление было жуткое.
Глеб взглянул на Родригеса в упор:
— Неудержимый, ты драться-то умеешь? Или только дамам ручки целовать?
— И этого не умеет, — ввернула Даша. — У него губы слюнявые.
Родригес, казалось, готов был броситься на нее с кулаками.
Но Виктория Бланш осадила его взглядом.
— Эй, Грач! — произнесла она властно и указала на Дашу. — Она твоя!
— Благодарю, госпожа! — подобострастно поклонился Грачев.
— Падло, — буркнул Вася.
А графиня бросила в лицо Виктории:
— Дрянь!
Глеб меж тем сбросил куртку, вышел на газон и пальцем поманил Родригеса.
— Начнем, Неудержимый. Учитель всегда ставил тебя в пример.
Хуан Родригес с усмешкой подошел и встал перед ним.
— Как твое имя, Мангуст?
— Ученик, — с поклоном ответил Глеб.
В безоблачных небесах громыхнуло. И Глеб оказался вдруг в синем плаще, в синих ботфортах и в синей шляпе с белым пером.
Даша, без кровинки в лице, смотрела во все глаза. Стас стиснул ручищами плечи Такэру и Ильи, а те и не шелохнулись. Графиня и Вася стояли рядышком, невольно прижавшись друг к другу. Даже охранники Грача, потеряв бдительность, вытянули шеи, чтоб лучше видеть.
Родригес театрально расхохотался:
— Ученик?! Что за имя, чёрт побери?!
Глеб взмахнул перед ним шляпой.
— Это имя твоей смерти.
Родригес сбросил свой красный пиджак.
— На каком уровне бьёмся, Ученик?
Глеб пожал плечами:
— Как скажешь.
— Начнем на первом, — предложил Родригес и молниеносно направил кулак в лицо Глебу.
Глеб едва успел уклониться, и рука противника задела лишь перо его шляпы. Оба в удивлении замерли: Родригес — оттого что не попал, а Глеб — оттого что кто-то сумел все же его коснуться. Отскочив друг от друга, они приняли стойки.
— На первом начали, на первом и закончим, — пообещал Глеб.
В неимоверном прыжке Родригес нацелился ногой ему в голову. Уклонившись, Глеб поймал ногу Родригеса в плащ. Резким рывком дон Хуан сумел освободить ногу, лишившись при этом лакированной туфли. Перемешались они оба столь быстро, что зрителям их поединка едва удавалось различить отдельные фазы движений. Зрители смогли заметить лишь мелькнувший ботфорт Глеба, затем услышали глухой удар, после которого Родригес упал, однако тут же поднялся и в досаде сбросил с ноги вторую туфлю. Теперь дон Хуан был обут лишь в носки. Он вновь сделал выпад ногой, вложив в удар всю свою сокрушительную силу. Но Глеб на сей раз не только уклонился: каким-то непостижимым образом он оказался вдруг у Родригеса за спиной и произнес: «Ку-ку!» Испанец мгновенно развернулся. Лицо его было пунцовым от злобы и растерянности.
— Ёлки-моталки! — вырвалось у восхищенного Стаса. А Такэру проговорил с мальчишеской гордостью:
— Сэнсея никому не одолеть.
Тем временем Виктория Бланш хмуро махнула рукой — и толпа серых балахонов сейчас же потекла с крыльца к возвышавшемуся на опушке сооружению.
И в тот же миг Родригес усилил натиск: энергия его удвоилась, движения, если такое возможно, стали еще стремительней. Однако что бы он ни делал, какие бы удары нанести ни пытался, Глеб неизменно оказывался у него за спиной. Во время бесплодных своих атак злой и униженный Родригес краем глаза следил за тем, как скамьи конусообразного сооружения заполняются стоячими фигурками в серых балахонах. Следил за этим и Глеб и, будто играя с доном Хуаном, не наносил ударов.
— Что за дела, Француз? Мочи его! — пробормотал себе под нос Вася.
А графиня, наблюдая за перемещением серых балахонов, прошептала:
— Ох не нравится мне это!
Илья, бочком подобравшийся к Даше, нервно произнес:
— Что он тянет? Они же сейчас построятся!
Даша не отозвалась: она в ужасе следила за комплектованием змеиной Пирамиды. На верхней скамье, опоясывающей конус, стояли двое: директор школы Иван Зотов и американский сенатор Рой Колмен — «глаза Змея». На скамью вторую сверху взобрались трое: Марья Шлыкова, Элен Вилье и Сато Абэ — «клыки Змея». Здесь не хватало четвертого — Виталия Лосева, мир праху его. Даша заметила, что японец, стоящий на скамье, бросает тревожные взгляды на своего младшего брата. Но Такэру и не смотрел в его сторону: он всецело был поглощен поединком Мангустов.
Илья толкнул Дашу локтем:
— Нельзя дать им построиться! Надо что-то сделать!
— Нет, — глухо отозвалась Даша, — надо выждать.
На третьей сверху скамье, посчитала она, расположились пять человек — все незнакомые. С бароном Мак-Грегором их было бы шесть, а должно быть восемь. «Хребет Змея» тоже неукомплектован. На скамье второй снизу в серых балахонах собрались таланты, приобретенные фондом Родригеса. Среди них Даша узнала супругов Манько и художника Федора Ляха. Всего семеро — негусто, поскольку в первом кольце Змея должно быть шестнадцать человек. И наконец, на самой нижней круговой скамье разместилось двадцать семь балахонов вместо тридцати двух: значит, во втором кольце Змея тоже некомплект. Даша не представляла, насколько эти пробелы уменьшают могущество змеиной Пирамиды, однако вздохнула с некоторым облегчением.
В гробовом молчании люди в серых балахонах застыли на пятиярусном сооружении. Лишь вершина усеченного конуса пустовала. Но недолго. Виктория Бланш вспорхнула вдруг с крыльца и понеслась по воздуху к своей Пирамиде. Ее короткое светлое платьице трепетало на прохладном ветру, а золотистые волосы искрились на солнышке. Она была словно ангел самой последней современной модели. И Вася, задравший в изумлении голову, казалось, сигналил ей своими золотыми зубами.
И вновь Родригес усилил атаку. Натиск его, даже по меркам Мангустов, сделался просто бешеным.
— Всё, Ученик! — прохрипел он по-испански. — Порезвились — хватит!
