— Добрый вечер. Это Виктор? — произнес Глеб, понизив голос, чтобы не разбудить Дашу.
— Да. И что отсюда следует? — насторожился баритон.
Глеб представился корреспондентом «Известий», ведущим журналистское расследование убийства Самарской. Версия милиции, заявил Глеб, не выдерживает критики, поэтому было бы неплохо получить от вас кое-какую информацию…
— Кто вам дал мой телефон? — перебил Малхасянц.
— Редактор «Вечернего курьера», — соврал Глеб.
Последовала пауза.
— Вряд ли я смогу быть вам полезен! — Баритон в трубке звучал теперь столь резко, что напоминал воронье карканье. Бой-френд покойной журналистки намеревался, очевидно, оборвать разговор.
— Этот список Ольга получила от вас? — наугад выпалил Глеб.
И вновь последовала пауза.
— Как вы узнали? — спросил Виктор. — Впрочем, плевать. Скажу вам три вещи…
— Не могли бы мы сейчас встретиться? — перебил Глеб.
— Зачем? То, что я хочу сказать, я скажу и так. Первое. Я вел наружное наблюдение за… — Виктор запнулся, — за одним из московских авторитетов и обнаружил его в очень странной компании. Странной даже по нашим милицейским меркам. Но, как вскоре выяснилось, к делу, которым я занимался, эти люди отношения не имели. Только поэтому я показал список Оле… откровенно говоря, как некий курьез. До сих пор недоумеваю, с чего она вдруг так загорелась. Второе…
— Ваша речь не похожа на речь мента, — не сдержал удивления Глеб.
— У меня, господин журналист, все же университетское образование. Но не будем отвлекаться. Второе. Через три дня после того, как я показал Ольге список, меня уволили с формулировкой «служебная халатность». И наконец, третье — самое главное…
Глеб вновь перебил:
— Виктор, нас слушают.
— Да хрен с ними! — в сердцах воскликнул бывший капитан уголовного розыска. — Но вы-то… Откуда вам это известно?
— Послушайте, — уклонился от ответа Глеб, — давайте я к вам сейчас приеду. Более двадцати минут я у вас не отниму, зато обязательно раскручу это дело.
— Как бы вам рога не обломали. — Голос капитана заметно потеплел, и, продиктовав адрес, он положил трубку.
Глеб черкнул на листке несколько слов Даше, сдернул куртку с вешалки и выбежал из квартиры.
При звуке захлопнувшейся двери Даша вздрогнула и проснулась. Сбросив с себя плед, она кинулась в соседнюю комнату, где вместо Глеба обнаружила записку: «Встречаюсь с Малхасянцем. Позвоню из дома».
— Вот засранец! — притопнула ногой Даша и принялась вышагивать из угла в угол.
Затем, немного успокоившись, она вздохнула и села за работу. Но при взгляде на дисплей компьютера она в изумлении протерла глаза: на экране был набран перевод первой страницы американской техдокументации. «Приятный пустячок! — улыбнулась Даша. — А как там дальше?» И, затаив дыхание, она стала наблюдать, как на дисплее промелькнули все шестьдесят страниц свежепереведенного текста. И под всем этим располагалась скромная приписка: «Не трудись проверять: точно как в аптеке».
Несмотря на темень и снегопад, возле дома, где проживал Малхасянц, толпился народ. У Глеба возникло нехорошее предчувствие. Он подошел и пробился сквозь круговую стенку людей. В центре круга лежало распластанное окровавленное тело, рядом с которым и снег был в кровавых пятнах. Пожилая женщина в пуховом платке солидно и уважительно кого-то информировала:
— С десятого сиганул. Непьющий, из сорок второй…
Предчувствие Глеба не обмануло: бывший капитан МУРа никому и никогда уже не расскажет «Третье — самое главное». Подслушав их телефонный разговор, ему чертовски оперативно организовали «самоубийство». Милиция, судя по раскладу, версию эту проглотит с аппетитом.
Раздался вой сирены бесполезной «скорой помощи». Вот-вот должны были примчаться и служители правопорядка. Не дожидаясь развязки, Глеб сел в свой «жигуленок» и доехал до ближайшего таксофона. Было четверть десятого вечера.
Глеб набрал добытый у завуча номер и, услыхав грудной женский голос, попросил к телефону Бориса Викторовича — отца Лёни Рюмина и полковника ФСБ по совместительству. Борис Викторович, на удачу, оказался дома и, когда Глеб назвался, выразил нечто вроде приятного удивления. Глеб, однако, без труда определил, что полковник ФСБ по кличке Оксфорд, как и в прошлый раз, был пьян. Но выбирать не приходилось.
— Борис Викторович, — сказал Глеб, — не могли бы мы с вами встретиться?
— Кто запретит? — хохотнул полковник. — На когда вам выписать пропуск?
— Не на Лубянке, — уточнил Глеб. — Как учитель вашего сына я предпочел бы навестить вас дома. Завтра, например.
Хоть полковник и был пьян, реакция его не подвела. Очевидно, сказывалась выучка.
— С превеликим удовольствием, Глеб Михайлович! — отозвался он радостно. — Только не завтра: завтра дел невпроворот. Давайте созвонимся заранее, назначим встречу, жена пирогов напечет…
— Не надо пирогов, полковник, — перебил Глеб. — Ваш телефон не прослушивается.
Борис Викторович будто малость протрезвел.
— Не пойму, о чем вы? — осторожно осведомился он.
— Не прослушивается, можете поверить, — продолжал напирать Глеб. — И кабинет на Лубянке не прослушивался, вы сказали правду. Если б соврали, я б не стал вам звонить.
Полковник чуть помолчал, и в голосе его появились металлические нотки.
— О чем конкретно вы хотите со мной говорить?
— Ни о чем таком, что противоречило бы вашим прямым обязанностям.
— Отрадно слышать. И все же не могли бы вы хоть как-то обозначить тему?
— Борис Викторович, я не собираюсь вести с вами беседу, стоя в автомате. Давайте уж посидим, посплетничаем… о том, к примеру, какие бывают непутевые начальники. Среди них порой и генералы попадаются. Такие, знаете ли, шалуны… Боюсь, как бы у их подчиненных к весне геморрой не обострился.
И вновь полковник оказался на высоте.
— Нет-нет, никаких сплетен, — проговорил он сурово, — это нам не к лицу. Давайте просто посидим за чаем с пирогами. Завтра в шесть вас устроит?
— Вполне, — усмехнулся Глеб. — Адрес я знаю.
Полковник Рюмин, дав отбой, озадаченно воззрился на телефонную трубку. Его домашний кабинет был меньше кабинета на Лубянке, однако на книжных полках здесь поместилось немало томов по истории права. Напряженно размышляя, Борис Викторович прошелся по комнате. Одет он был в тщательно отутюженные брюки и строгий мохеровый свитер, в горловине которого белел воротничок сорочки. Оксфорд оставался Оксфордом даже в домашних тапочках.
В дверь заглянула миловидная полная женщина с высокой прической.
— Борик, он уходит, — пожаловалась она. — На ночь глядя, в такую метель.
