Что-то непохоже на Турцию. Совсем непохоже…
– И куда это нас занесло? – прошептала я, боясь разбудить дочку.
Пусть еще поспит. Надеюсь, мои кряхтенье и нелитературные мыслеформы ее не потревожили. Мы теперь лежим на нормальной постели, с простыней, подушкой и одеялом, чего же не спать?
Ишь, закрутилась в одеяло с головой, так и задохнуться недолго. Вот же веретено!
Я осторожно отвернула край одеяла.
И пару мгновений тупо таращилась в пустоту. Потому что это было просто скомканное одеяло, без теплой сопящей серединки.
А потом и тошнота, и боль, и все остальные недомогания вдруг куда-то исчезли, затихарившись до лучших времен, и я превратилась в персонаж советского плаката времен Великой Отечественной «Таран – оружие героев!». В качестве таранящего дверь каюты средства у меня был стул. Правда, он быстро сломался, слишком уж хлипким оказался. Пришлось применить ноги, сначала правую, потому левую.
Дверь содрогалась и охала, она держалась изо всех сил. Но для реально стойкого сопротивления ей следовало быть стальной, а где вы видели стальные двери в каютах?
В итоге деревяшка окончательно выбилась из сил и одновременно – из дверного проема.
Хотелось бы сказать, что я легкой бабочкой выпорхнула из каюты, но трудно сохранять грациозность, когда у тебя забрали ребенка.
Кого больше всего боятся аборигены Африки? Правильно, разъяренного носорога. Вот такая носорожица и выломилась из клетки, еще раз протоптавшись по и без того униженной двери.
И ломанулась по не очень длинному коридору туда, где виднелся какой-то выход. Во всяком случае, лестница, ведущая вверх.
Истерически трубить «Доченька, где же ты, отзовись!» я не стала. Я вообще в состоянии амока не ору. Я рву, грызу, бью.
За дочь – убью. Любого.
Вот, например, этого белобрысого мужика, молча вставшего у меня на пути. О нем, похоже, говорила Ника, или здесь съезд белесых.
– Хальт! – гавкнул этот наивняк, предупреждающе вытянув руку вперед. – Цурюк!
Ага, действительно немец, дочка не ошиблась. Был бы коренным уроженцем Африканского континента – благоразумно посторонился бы, пропуская носорожицу. А так – получи!
Жаль, конечно, что у меня нет полноценного рога (только рожки благодаря Лешке), но и колено, с размаху врезавшееся в пах белобрысого, оказалось неплохой заменой. Там, по-моему, даже что-то клякнуло. А может, это сам дойч клякнул, обваливаясь на пол.
Цурюкать он мне будет, ха!
Прогрохотав по лестнице, я распахнула дверь и на мгновение ослепла, нокаутированная солнцем.
А когда проморгалась и отслезилась, обнаружила…
– Ника!
Дух носорожицы куда-то предательски слинял, уступив место моим собственным ощущениям, ноги немедленно ослабели, и я сползла по стенке, облегченно улыбаясь.
Вот она, моя девочка, стоит возле какой-то емкости, смеется, щебечет.
На английском щебечет, не замечая никого и ничего.
В том числе и того, что за ней внимательно наблюдает сидящий неподалеку в шезлонге господин МакКормик собственной плюгавой персоной.
Но мое появление Ника почувствовала. Она обернулась и, испуганно вскрикнув, бросилась ко мне.
ГЛАВА 25
– Мамсик, что с тобой? Зачем ты встала? Тебе же нельзя! – дочка смешно суетилась вокруг меня, периодически присаживаясь на корточки и заглядывая мне в лицо полными слез глазами. – Ты же слабая совсем! Посмотри, какая бледная, прямо синяя! Ну на минуту оставить нельзя!
– Я проснулась, а тебя нет. Мама разволновалась, а ты знаешь, что бывает, когда мама за тебя волнуется.
– Но ты же еще должна была проспать не меньше часа, Стивен так сказал.
– Тебе сказал?
– Ага. Я давно проснулась, еще когда мы в самолете были. Меня Лхара разбудила.
– В самолете? Лхара?
Помните, как у Пугачевой – «крикну, а в ответ тишина»? Вот такая же гулкая тишина, образованная вакуумом, гугукала сейчас в моей голове. С ходу вникать в ситуацию не получалось, возможно, потому, что ситуация оказалась слишком уж невникаемой, как базальтовая плита. Хоть голову всмятку разбей – не проникнешь.
Оставалось только надеяться, что усиленное тюканье лбом в ситуацию придало моему лицо вид одухотворенной нездешности, эдакой отстраненности. Главное – слюну не пустить для завершения образа.
– Мамс, не кривляйся, – фыркнула Ника. – Тоже, нашла время! Нам с тобой надо думать, как из Бразилии выбираться, а она рожи корчит!
О, еще и Бразилия! До кучи, так сказать. Боюсь, без слюней не обойдется, интеллект в них захлебнулся.
– Солнышко, – просипела я, потом откашлялась и продолжила: – А не могла бы ты все рассказать по порядку? Самолет, Лхара, Бразилия – мама тормозит.
– Позвольте мне, – оказалось, что мистер МакКормик уже не сидит в шезлонге, а высушенным чучелом павиана нависает над нами. – Я увидел вашу, Анна, растерянность, услышал слова «Лхара» и «Бразилия» и решил вмешаться в вашу с дочерью беседу.
– Вот те нате, хрен из-под кровати, – проворчала я, пробуя подняться.
– Простите, что? – Меня услужливо подхватили под руку и помогли принять вертикальное положение. – Я не говорю по-русски.
– И очень хорошо, что не говоришь, обсосок, – теперь можно и на английский перейти: – К чему изображать из себя джентльмена, мистер МакКормик?
– Так вы меня узнали?
– Ваши очки с обгрызенными дужками незабываемы. У вас что, в родословной грызуны были? И вам теперь надо постоянно что-то грызть, чтобы зубы во рту помещались?
– Острите? – Глаза ушлепка за стеклышками действительно объеденных очков холодно блеснули. – Это хорошо, это просто замечательно. Значит, мы с вами подружимся.
– Любопытные у вас представления о дружбе, – очень хотелось гордо оттолкнуть верхнюю конечность Хренова Экспериментатора, но предательские ноги вели себя совсем уж по-свински.
И даже не по-свински – у хрюшки довольно крепкие копытца, на которых она стоит весьма уверенно. Мои же ноги превратились в переваренные макаронины, причем даже не из твердых сортов пшеницы, и держать меня отказывались.
Поэтому пришлось терпеть общество плюгавчика, ведь Нике, старательно поддерживавшей маму под руку (скорее висящей на маминой руке), справиться с транспортировкой родительницы вряд ли удалось бы.
В общем, кучненько так, компактненько мы двинулись к расставленным вокруг небольшого пластикового столика шезлонгам. Потом меня бережно, словно песчаный куличик (не дай бог, рассыплется!), усадили в один из шезлонгов, и я собралась уже хорошенечко осмотреться, но в этот момент к нашей компании решил присоединиться обиженный мной белесый.
