Одним из требований древнего учения, которое излагал старый индеец молодому студенту, было стирание личной истории, то есть, по сути, стирание личности, обрыв всех (в идеале) социальных связей – с целью освобождения. Освобождения сознания от личности. Начинать надо с освобождения от любимых предметов и заканчивать разрывом близкородственных связей. Сурово, правда?
Вот Карлос и старался. Он избегал фотографироваться, давал мало интервью, темнил со своей биографией. Женившись, через полгода разрушил и эту связь, оставив жену с ребенком. Говорят, он даже тщательно следил, чтобы его остриженные волосы и ногти не попали к чужим людям, поскольку, с точки зрения магии, имея чужие волосы, можно воздействовать на их хозяина. Не знаю, правда ли Кастанеда так поступал или это легенды, но думаю, если бы он поговорил с физиком Зениным, непременно стал бы беречь остриженные ногти как зеницу ока!..
Тем не менее, в общих чертах его биография такова (детали, о которых биографы спорят, просто отбросим за ненадобностью). Карлос родился в Южной Америке, затем переехал в США, где пытался учиться искусству, увлекался литературой и психологией, но, в конце концов, в 1959 году поступил на факультет антропологии Лос-анджелесского университета. И с момента поступления больше ничем в жизни не занимался – только антропологией и всем, что с ней связано. После окончания вуза он получил сначала степень магистра, а позже – в 1973 году – степень доктора наук.
Второй человек – Хуан Матус родился в конце XIX века в семье индейцев воинственного племени яки. Его жизнь была типичной жизнью индейца того времени. Беспросветная бедность. Абсолютное бесправие. Родители убиты мексиканскими солдатами, подавлявшими индейское восстание, когда Хуану было лет семь. Сам Хуан Матус уже будучи молодым человеком получил пулю в грудь из револьвера, потому что жизнь индейца – не дороже жизни собаки. Подобрал его и вылечил старый шаман. Который и приобщил Хуана Матуса к древней традиции, которую некоторые называют магией. Так Хуан Матус стал магом. Сам он это слово не любил, хотя и употреблял. Он говорил о себе, что он – человек знания, передающегося сотни лет от учителя к ученику. А «маг» – это чисто для публики. И вообще «магия – это путь в тупик».
Есть мнение, будто дон Хуан – выдумка Кастанеды. Но поскольку данное мнение ни на чем не основано и возникло в клубящихся вокруг всей этой истории многочисленных интеллигентских легендах, рассматривать сие предположение я даже не буду. Кстати, и степень магистра, и степень доктора Кастанеда получил за свои книги о мировоззрении магов из племени яки, так что не стоит относиться к его работам как к простому развлечению публики, это все-таки в первую очередь антропологические труды, не вызвавшие у его ученых коллег никаких сомнений по научной части…
О каком же древнем знании идет речь? Сам Кастанеда все время говорил и писал, что у древних цивилизаций Мезоамерики была совершенно иная, нежели у нас, описательная система мира. Система, абсолютно отличная от той, которую выработала европейская цивилизация, и которая называется наукой. Если евронаука идет к познанию, отталкиваясь не от человека, а от изучения внешнего мира, то «ученые» древней Америки – толтеки, назовем их так – шли к вершинам знания в противоположном направлении: они отталкивались от человека, а не от внешнего мира. Иными словами, европейцы познавали мертвый мир вещей, то есть заходили со стороны «реальности», а толтеки – со стороны сознания. Непонятно? Ничего, разница между этими двумя подходами станет нам более понятной чуть позже. Пока лишь скажу, что европейцы строили мир вокруг сознания, а индейцы – мир в сознании. Европейцы постулировали, что «априорная реальность» существует вне нас, а индейцы постулировали, что она создается нами. При этом, как ни парадоксально, вторые оказались большими реалистами, чем первые.
Студент факультета антропологии и старый индеец встретились случайно на автобусной остановке. И судьба Карлоса была решена. Вся его жизнь с той минуты была посвящена одному… Однажды я беседовал с галеристом Маратом Гельманом. Он рассказывал мне о своей жизни. А Марат Гельман примерно того же возраста, что и я. И вот что меня поразило. Жизнь Марата оказалась широкой и прямой, как труба, и потому просматривалась вся от момента нашей встречи до самой школы. То есть заглянув туда, я видел как на ладони все события, в этой жизни уместившиеся – от школьной скамьи до сегодняшнего дня. Они как-то логически вытекали друг из друга и быстро приводили из прошлого в настоящее. Потом я для сравнения заглянул в свою жизнь-трубу. И увидел то же самое – все ее вехи и события, отделенные от меня десятью, двадцатью годами были как на ладони и случились словно вчера. А повернув голову в другую сторону, что увидим мы с Маратом? То же самое, что и вы – близкий конец.
Вот она почти и прошла, жизнь-то… Школа, институт, работа, пенсия. Особенно короткими представляются «трубы», посвященные какой-то одной задаче. Марат – галерист, его жизнь измеряется выставками. И под их знаком она прошла практически вся. Я – писатель, мою жизнь можно измерить книгами. Кастанеда – антрополог, посвятивший себя целиком дону Хуану, написавший о нем и его знании дюжину томов. В них – вся жизнь Кастанеды от юности до смертного одра. 12 книг – и вся жизнь от студенчества до смерти. Такая короткая…
Создать иллюзию длинной жизни можно, изломав «трубу». То есть прожив несколько жизней. У дона Хуана было две жизни – жизнь беспутного нищего парня индейского происхождения и длинная жизнь «мага» и учителя. Доктор Блюм рассказывал мне про одну пенсионерку, которая в 69 лет изломала «трубу» – занялась бизнесом, а в 71 приехала к Блюму на своем «Мерседесе», чтобы «отмотать счетчик», потому что новая жизнь ей понравилась и хотелось ее продлить.
Да, такие изломанные «трубы», посвященные принципиально разным занятиям, выглядят насыщеннее и потому кажутся длиннее. Но потом все равно следует смерть. Вот как раз ей-то, смерти, а равно поиску второй жизни за пределами существующего мира и было посвящено учение дона Хуана.
Четыре года Карлос Кастанеда учился на антрополога в университете. Наука древних индейцев оказалась посложнее. Ей пришлось посвятить долгих тринадцать лет – именно столько Карлоса учил старый Хуан Матус. Но и вся дальнейшая жизнь Кастанеды была посвящена тому же самому – оформлению полученных знаний в тома.
А начиналось все так прозаически! Молодой студент факультета антропологии всего лишь навсего хотел немного поработать в «поле», чтобы написать небольшую монографию, посвященную весьма узкому разделу антропологии, а именно – лекарственным растениям, которые употребляют индейцы юго-запада США и севера Мексики. Не более. Так он мыслил начало своей научной карьеры.
Надо представить себе этого юношу. Полный, рефлексирующий интеллигент, тело коего покрыто бледными жирными складками, обидчивый, переживающий, трусоватый. С блистательным европейским образованием. Он походя отмечает, что точеные профили индейцев напоминали ему лица с итальянских картин эпохи Возрождения. Он нравоучительно пытается ознакомить аборигенов с философией Витгенштейна и декламирует им испанских поэтов. Он очень начитан и нахватан в научном смысле! Он знает и о физике, и о метеорологии. У него большое самомнение…
