– Поделитесь секретом, как она узнает?
– Не поделюсь. Ищите грант на исследования и приходите… Разумеется, информация о синтезе белков и скорости клеточных делений содержится в геноме. Но в геноме нет никаких представлений о форме, в нем не записана информация о морфогенезе. Информация о морфогенезе рождается из межклеточных взаимодействий. Каких именно – отдельный разговор. Но они есть. Кое-какие исследования в этой области существуют, но их мало, потому что все увлеченно впаривают публике и грантодателям молекулярные изменения стволовых клеток, клонированных овец и прочую ерунду.
– Значит, клетки как-то чувствуют свое местоположение относительно других клеток и в соответствии с этим действуют. Как именно происходит передача информации, не очень интересно. Как-то происходит. Детали широкой публике не важны. Какая-то физическая химия или химическая физика, молекулы бегают…
– Без молекул, конечно, не обходится, потому что ни в какую харе-раму я не верю и в бога тоже. Это просто смешно при моей профессии. А механизм этот известен и им даже можно управлять, я проводил такие исследования. Можно, например, вместо одной головы сделать две.
– Шикарно. А отдельно ноготь вырастить для трансплантации или печень?
– Нет, нельзя. Только в комплекте с телом – в утробе.
…Я заглянул в чашку – чай кончился. Это уже третья чашка, между прочим. Эти беседы с учеными – лишняя работа для почек! И сплошное расстройство для нервной системы. Но придется наливать четвертую, поскольку до главного я так и не добрался…
– Все это, конечно, интересно, Сергей Вячеславович. Но я приехал сюда с другим вопросом: меня интересует возможность переноса сознания на другие носители.
– Чего-о? Вы не сюда должны были ехать, а на Канатчикову дачу.
Я расхохотался. Такие ученые мне положительно нравятся! Безжалостен, как самурай!..
– С дачей погодим немного. Я вообще противник дач. Я к вам как к мозговеду…
– Да это маразм, типа нейрокомпьютеров! Люди, которые рассуждают о переносе сознания, не имеют даже базовых представлений об устройстве мозга!
Я решительно запротестовал:
– Мозг – материальная структура. А значит, ее можно скопировать, смоделировать. Если у нас есть машина, которая работает на электричестве…
– Это у физиологов мозг работает на электричестве! – Постучал трубкой о пепельницу Савельев, как костяшками пальцев о тупую голову. – Они со времен Бехтерева не отличаются интеллектом. Электрические сигналы направляются к мышцам, а содержательная информация передается в мозгу электрохимическим путем, через синапсы. Слабоумные инженеры пытаются смоделировать на компьютере с помощью электросигналов и примитивных процессоров работу мозга! Это даже смешно. Убого и по архитектуре и логике. У мозга есть одно свойство. Каждый нейрон, у которого связей с соседними клетками от десяти тысяч до миллиона, каждый день по нескольку связей разрушает и выстраивает новые. А это значит, что для моделирования мозга человека нам нужно создать компьютер, в котором было бы 150 миллиардов процессоров, а внутрь каждого процессора посадить по китайцу с паяльником – контакты перепаивать. Программно это сделать нельзя.
– Почему?
– Потому что эти связи материальны! Это же физические провода. Раньше не было контакта, а теперь протянули.
– Не будем ничего перепаивать! Возьмем сразу проводов с избытком. Какие-то будем программно включать, какие-то выключать. Виртуально.
– Да вот только непонятно, как заранее протянуть все эти провода, поскольку наш «процессор» строит новые связи совершенно непредсказуемо. И куда он кинет провод-аксон, мы не знаем. Мышление не физиологично, а морфогенетично. То есть не существует системы устоявшихся связей, по которым все это носится, они образуются каждый раз по-новому. Технически проблема настолько сложна, что я не вижу ее решения в обозримом будущем. Лет через двести разве что. Мы не доживем. И даже попугай мой не доживет. Когда мне было около тридцати, я специально завел себе попугая, который живет 70 лет. Чтобы не я расстраивался, а он… В общем, раньше, чем через три попугая такой компьютер не будет построен. К тому есть еще одна проблема – за последние 150 тысяч лет средний вес мозга человека уменьшился на 250 грамм. Мы очень быстро теряем мозги! При таких условиях я сомневаюсь, что через сто лет кто-то еще будет думать о нейрокомпьютерах. Идет самая настоящая деградация, причем ускоряющимся темпом. Ведь размер мозга четко сцеплен с одаренностью – 75 % талантливых людей имели мозг выше среднего. Пока мы конкурировали с неандертальцами, у нас был очень большой мозг – в среднем 1600 грамм. А сейчас в среднем по планете 1320 г. А во Франции, например, 1240 г. Через сотню-другую лет будут люди с мозгом 1000 грамм – здоровые, спокойные, они не будут курить, пить, станут вовремя платить налоги и читать простые журналы с цветными картинками.
– Сразу возникает два вопроса. Первый: почему это происходит?
– А вы посмотрите, кого мы вытесняем из сообщества? Две крайности. Асоциальных типов – душегубов всяких, насильников и прочих. В тюрьму их! А что мы делаем с особо умными? То же самое. Их травят с детства. Потому что все выходящее за пределы нормы должно быть уничтожено – в этом принцип эволюции. У нас существует жесточайший внутренний отбор по индивидуальным особенностям. Поэтому гении, которые выходят за рамки обывательского подхода к жизни, элиминируются с еще большей интенсивностью, чем отморозки. Поскольку они ярче и непривычнее агрессивных ублюдков. Эволюция жертвует краями. Ей важна сплоченная стая, которая может одолеть врага. Посмотрите на школы самой передовой страны – Америки. Это фабрики усреднения. И результат – Америка уже не воспроизводит математиков и физиков. Она их закупает. Потому что социальная система отторгает гениев. И на бензоколонках оказываются самые умные и самые агрессивные. Системе нужны тупые налогоплательщики. Как только американская машина заработает у нас и у китайцев, уже некому будет воспроизводить гениев.
– Второй вопрос: как эту мозговую деградацию совместить с тем фактом, что прогресс таки идет – от каменного топора, с которым кроманьонцы бегали за неандертальцами, до компьютеров и выхода в космос?
– Прогресс идет благодаря большеголовым. Которых остается все меньше и меньше. Гений с большим мозгом может имитировать социальную нормальность. А гений с маленьким мозгом не может. Он ведет себя, как гений. И ему еще в шестом классе сломают шею на ледяной горке. И надежды на то, что через сто лет мы успеем решить проблему перехода на новый носитель, нет.
…Меня ответ Савельева на второй вопрос не устроил. Совсем. Он мне показался надуманным. Или непродуманным. Поэтому мне пришлось изобретать свою версию для объяснения этого видимого противоречия. И я от вас этой версии не скрою.
Для начала скажу следующее. Слова профессора о социализированности, которые он употреблял, говоря об Америке и современном западном мире, я бы дополнил еще словами о социалистичности, то есть большей уравнительности, присущей современному обществу. Оно эгалитарно. С одной стороны, это хорошо, поскольку декларирование равных прав дает всем одинаковое разрешение на соревнование. Не возможности одинаковые, подчеркну, поскольку они не равны изначально – один умный, другой дурак, один получил наследство, другой нет, – а именно юридическое равноправие, то есть допуск к соревнованиям для всех. Раньше его не было. Этот допуск – завоевание великих буржуазных революций… А вот отрицательная черта эгалитарности – это постоянное стремление низкоинтеллектуальных, но обширных (и потому электорально весомых) слоев населения превратить равные возможности в равный результат. Эта социалистичность приводит к прогрессивным налогам, отниманию у хорошо работающих в пользу работающих плохо и общему угасанию экономики, то есть старению организма цивилизации. Потенция падает!
