Сева высоко ценил собственную проницательность и умение читать людей. Пообщавшись с человеком пять минут, он уже знал, что от него ожидать и за какие струны дергать. Но Смирнов Севу удивил. Он оказался первым человеком, встреченным им с начала работы в Худфонде, которому не нужны были деньги.
– Я не знаю, как избавиться от своих, – рассмеялся Юра. – Мы с тобой товарищи, всем, чем могу, я тебе и так помогу, а деньги – ты с ума сошел?
– Ну, извини. Не хотел тебя обидеть.
Сева как на духу рассказал ему всю подноготную.
– Но послушай, если ты просто человек с улицы и связей у тебя ноль, откуда же ты тогда все имена правильные знаешь: «Лично от товарища того и от товарища этого?» – спросил Юра.
– Я большую работу провел, – признался Сева. – Надо было в газетах найти имена заведующих отделами ЦК. Приходится штудировать газету «Правда».
– Все, у тебя жизнь состоялась, – хлопнул его по плечу Юра. – Сейчас всех министров построим, всех директоров трестов. Вся республика на тебя работать будет. Только не спеши.
Юра позвал Севу попариться в бане у него на даче. Юрина ведомственная дача, конечно, не могла сравниться с дачей Рашидова, но в общем и целом Севе она понравилась – настоящая боярская усадьба с огромной обслугой. Особенно хороша была парная. В бане их обслуживали Юрины замы во главе с его первым заместителем Нугмалиевым. В парной Юра и Сева, голые, в облаке пара, заговорили о политике. Юра отлично разбирался в устройстве Советского государства, знал, каковы взаимоотношения партийных деятелей между собой, на чем основана экономика, почему воруют.
– Если не воровать, то невозможно в этой системе находиться. Воруют не для того, чтобы положить себе в карман, а чтобы остаться на своем месте. Нельзя не воровать, – просто сказал Юра.
– Почему же нельзя? – не поверил Сева. – Мой отец был главным инженером, директором завода и начальником строительства и никогда не воровал.
– Это когда было? В доисторические времена? Сейчас все по-другому работает. Вот ты послушай. Нет, погоди, в горле пересохло. Пива хочешь?
– Пивка да. Можно.
– Усман! – Так звали Юриного первого заместителя, который ждал его указаний под дверью парной.
В помещение парной вошел Усман Нугмалиев. Одет как для совещания: в костюме, в белой рубашке, при галстуке.
– Принеси нам пивка.
Через несколько минут Нугмалиев вернулся с двумя запотевшими бокалами пива.
– Далеко там не уходи, может, нам еще что-нибудь понадобится, – небрежно кивнул ему Юра.
Когда Нугмалиев вышел, Юра поймал выражение у Севы на лице.
– Я – первый зампредседателя республиканского Госплана, а он просто зам. Поэтому я для него – бог. Так это происходит на Востоке. Но вернемся к нашим баранам. Представь, что ты – управляющий трестом. Тебе дается определенный план, который ты обязан выполнить. Если ты не выполнишь план, тебя выгонят. План, однако, выполнить нельзя, нереально, и те, кто дает тебе план, прекрасно знают, что он невыполним. Но по документам надо, чтобы все было в порядке, поэтому приходится заниматься приписками. А если ты занимаешься приписками, то ты обязательно будешь воровать, потому что тебе необходимо осваивать те средства, которые не освоены. Деньги ты получил, девать их некуда, освоить их невозможно. Единственное, что ты можешь с ними сделать, просто положить их себе в карман. Поэтому ты – вор. А если ты их не прикарманишь и оставишь на счету, это значит, что ты их не освоил и не выполнил план, и тебя уволят. Вот такая система.
– То есть ты говоришь: деньги надо освоить, освоить их невозможно, поэтому пишется, будто что-то выполнено, деньги на это израсходованы, а на самом деле бабки кладутся в карман, – подвел итог Сева.
– Ну, не все в один карман, бабки делятся между своими. Когда начал воровать – деньги-то настоящие воруются, сотнями тысяч – отказаться от них уже невозможно. Меняется качество жизни. Сесть нельзя, потому что все повязаны, абсолютно все. Если и сажают, то пришлых ребят. Так что ты, Сева, смотри в оба.
2
В Ташкенте Сева любил останавливаться в гостинице «Интурист». По идиотскому советскому регламенту проживать там больше двадцати восьми дней подряд было нельзя. Когда этот срок подходил к концу, администратор просила Севу освободить номер, и ему приходилось переезжать в другую гостиницу.
– Продли мне гостиницу, – однажды попросил Сева Алика Шварца.
Несмотря на то что Сева теперь в основном работал с Юрой, Алика он не забывал. Бывая в Узбекистане, он привозил ему из Москвы подарки и водил по ресторанам за свой счет. Почти каждый вечер они выпивали у Севы в гостинице, в его двухкомнатном люксе. У Севы всегда была выпивка и полные вазы свежих фруктов.
– Есть у меня один знакомый полковник КГБ, – сказал Шварц, подумав. – Я с ним поговорю, он все устроит.
Алик дал номер полковника Севе, и на следующее утро тот позвонил полковнику прямо на работу.
– Здравствуйте. Я – Бялый, – представился Сева.
– Да, знаю, – ответил полковник. – Через полчаса зайди к администратору, и тебя переселят в другой номер. Зарегистрируешься под новой фамилией, выдумай любую. Паспорт у тебя просить не будут.
Через несколько дней Сева со Шварцем устроили в номере пьянку, пили и пели до утра. На следующее утро Сева, с трудом оторвав голову от подушки, обнаружил у себя в номере двоих в штатском, которые трясли его за плечо и совали в лицо документы сотрудников Комитета государственной безопасности.
– Гражданин, предъявите ваши документы, пожалуйста.
Сева, преодолевая сильнейшее похмелье, показал им свой паспорт.
– Одевайтесь, поехали.
Приехали в управление КГБ, Сева честно все рассказал, что на самом деле он Бялый Савелий Матвеевич, вот паспорт, а так как в гостинице нельзя жить больше месяца, то он назвался Ивановым Иваном Ивановичем.
Про свой разговор с полковником из того же управления, как и про других своих знакомых в Ташкенте, Сева упоминать не стал.
– Да, мы все поняли, – ответили ему, – а чем занимаетесь?
– В Художественном фонде работаю экспертом-искусствоведом.
– Ладно. Подождите, мы разберемся.
Севу оставили одного в кабинете. За четыре часа, проведенных в одиночестве в кабинете управления госбезопасности, Сева о многом успел подумать. Например, о том, что если они копнут, то выяснится: он вовсе не работает экспертом в Худфонде, а, наоборот, нигде не оформлен и является безработным, то есть тунеядцем по советским законам. А за тунеядство дают срок до пяти лет.
Волновало Севу и содержимое его портфеля, скромно стоявшего у него в ногах. Пока открыть портфель не просили, но, если такой миг настанет, комитетчики могут заинтересоваться бланками, на которых Сева подписывал договоры. Бланков таких с шапкой «Художественный фонд СССР» в природе не существовало. Сева сам отпечатал эти ведомости в типографии при «Мосфильме», где его дядя Шура работал главным бухгалтером. Бланки договоров он слямзил из Подольска, но там ведь в заглавии значилось подольское отделение, а совсем другое дело, когда узбеки видят документ из Худфонда СССР. Сева взял оригинал ведомости, сам придумал название, ему умельцы в типографии все красиво оформили за бутылку водки и отпечатали. Важно было, чтобы люди видели шапку, они не в курсе, что подобных договоров не существует. Потому что увидит узбек-председатель хлопкодобывающего колхоза или председатель горисполкома в узбекской глубинке бланк, например, Худфонда Грузии, официальную бумажку, которую Сева мог без проблем получить от грузинских художников, и скажет: «Вали в свою Грузию». А так товарищ из Москвы, по решению ЦК партии, и это Художественный фонд всего Советского Союза. А в Грузию этот заказ попал по распределению ЦК, именно там назначили, чтобы данную работу выполняло грузинское отделение Художественного фонда Советского Союза, – так Сева объяснял, когда узбеки спрашивали, почему картины делают именно в Грузии.
