– Это наш друг Реваз Гоголадзе рисовал. А как вы так сразу догадались, что он грузин?
– Мы же профессионалы. Это с первого взгляда понятно.
– Но ведь это портрет, ни природы, ни деталей быта нет.
– Какая разница, что изображено. Цвета, манера письма, вот что важно. А знаете что, Женя? Приходите к нам в студию, попозируйте. У вас такое необыкновенное лицо.
Я им пообещала, когда у меня будет время, и с тех пор они меня постоянно донимали всякий раз, как видели.
В третьей же квартирке, прямо напротив лифта, поселись два жильца, которые явно к творчеству отношения не имели. Я была уверена, что они из КГБ из-за одного случайного разговора. Они входили в лифт, когда я крикнула им снизу, от двери подъезда подождать меня. Я уже знала, что это новые соседи, и не боялась их. Они меня дождались, и один из них даже галантно держал для меня дверь лифта.
– А что такое? Почему такая нервная? – весело спросил он, когда я вошла и нажала на свой пятый этаж. Мы все выходили на пятом этаже, и потом они поднимались два пролета к себе на шестой, там лифт не останавливался.
– Да вот вроде бы в самом центре живем, напротив банк, который охраняется круглосуточно. Это только снаружи двое стоят, а внутри, говорят, целый взвод сидит.
Они переглянулись и рассмеялись.
– А ходить по нашей улице стало опасно, как в какой-нибудь Марьиной Роще после войны.
– А что такое?
– Недавно на меня прямо у нас в подъезде, как раз около лифта, чуть не напали – я еле убежала. Пробежала пол-улицы, чуть машиной не сбило. А сейчас опять около перехода один так пристал, что пришлось бегом бежать к подъезду. Хорошо, я вас издали увидела, а я уже знаю, что вы – новые соседи.
– Правильно сделали. И вообще, если что – сразу приходите к нам.
– Да? А почему?
Они многозначительно переглянулись.
– Да вот так. Если вдруг какие-то проблемы, то сразу приходите к нам. Мы разберемся.
На основании этого шутливого разговора в лифте я решила обратиться к новым соседям за информацией. Как мне эта идея пришла в голову, сама не знаю. Интуиция, наверное. Но, была не была, я поднялась наверх и постучала в их дверь.
– Прошу прощения за вторжение. Но вот у меня такая странная просьба к вам. У меня есть имя и телефон. – Я протянула им бумажку с телефоном Леры. – Я пыталась узнать адрес через справочное бюро, но почему-то не получается. Они мне адрес не дают.
– Оставьте нам, посмотрим, что можно сделать. – Они даже не удивились. Как будто это нечто само собой разумеющееся, что соседка, с которой пару раз пересекались на лестничной площадке, обращается к вам с подобной просьбой.
На следующий день, когда я была дома, раздался звонок в дверь.
– Женя, мы выполнили вашу просьбу. Вот, пожалуйста.
На тетрадном листе были записана фамилия, имя, отчество и ее точный адрес: улица, номер дома и квартиры. И даже год рождения. Я тут же подсчитала в уме – значит, ей двадцать три года.
– Надо же, как вы быстро! А мне в адресном бюро ничего не дали.
– В нашем адресном бюро все дали. Удачи.
Я взяла и бумажку припрятала. Никому об этом не рассказала, ни дочери, ни Зервас, ни Севе, которого вообще в Москве не было на тот момент, он опять уехал в командировку, по крайней мере для меня.
Прошло несколько дней, я не выдержала и поехала по этому адресу. Нашла ее дом, посмотрела на окна – к самому подъезду не подходила. Дом обычный панельный, пятиэтажный. Меня поразило одно совпадение: в этом районе всю жизнь проработал папа. Сам Кусковский химзавод был расположен на соседней улице. Папе трудно было ездить так далеко домой, тогда это была самая окраина Москвы, метро еще не проложили, добираться надо было больше двух часов в один конец. Ему выделили комнату рядом с заводом, где он мог оставаться ночевать. Я сюда даже приезжала к нему пару раз, наводила уют, пыталась вывести казенный дух, оживить, одомашнить. Я стояла, смотрела на ее окна, никого не увидела: ни ее, ни его.
Я все думала, почему она живет именно в этом доме, что это означает?
– …Да ничего это не означает, простое совпадение.
Галка Зервас варила у плиты очередную порцию кофе. Мы просиживали ночи напролет у меня на кухне в обсуждениях, что делать и кто виноват или, как она это называла, «Сева так, Сева срак». Пили литрами кофе, чтобы не свалиться, и курили. После таких ночей мне надо было утром идти на работу, а Галка отползала на Переяславку, где отсыпалась до вечера.
– Нет, не скажи. Папа знал, папа сразу понял, что Сева за человек, он видел, что на него нельзя положиться, и был против этого брака. Это он мне посылает сигнал с той стороны: я тебя предупреждал, ты меня не послушала, а теперь меня нет, и тебе одной эту кашу расхлебывать.
Зервас взболтала джезву и разлила по чашкам кофе, специально с большим количеством гущи. Я немного выждала, чтобы гуща осела, выпила кофе и перевернула чашку на блюдце дном кверху. Зервас хорошо гадала по кофейной гуще. Но ничего, кроме слез и денег, у меня в последнее время не выходило. Много слез и много денег. Со слезами все понятно, но вот откуда деньги? «Много денег, где они?» – как любила повторять мама. Фраза эта, нарицательная у нас дома, родилась после того, как мы втроем: я, мама и Таня, поехали на лето в Сочи отдыхать, а папа оставался в Москве на своем заводе. Когда у нас закончились деньги, мама попросила папу прислать нам денежный перевод. Папа деньги выслал, а с ними телеграмму, где вопрошал: «Лиза, я дал тебе с собой денег. Много денег, где они?»
Теперь, когда я знала адрес Леры, у меня появилась новая привычка. Обычно Сева мне звонил, предупреждал, что едет домой. Мне не лень стало высовываться в окно и смотреть с нашего пятого этажа, ждать, откуда он приедет: из центра или с противоположной стороны – тогда, значит, из Перова. И если он с той, с ее стороны приезжал, у меня просто все сжималось внутри. На мои вопросы, где он был, ответ следовал всегда один и все тот же: «Пулечку писал». Если я начинала допытываться, он сразу начинал орать: «Ты опять?!» – и убегал, хлопнув дверью.
– Ты же общаешься с бабами, они бывали сами в подобных ситуациях. Что они говорят? Сколько это может продолжаться? – в очередной раз спросила я Зервас. Сама Галка была не большой специалист в отношениях между полами, она мужчин только платонически любила. Вначале, еще в университете, она влюбилась – тайно и безответно – в нашего однокурсника, который потом погиб, сплавляясь на байдарке по горной реке на Памире. Несколько лет она хранила верность его памяти, а затем влюбилась во врача-уролога, который, к сожалению, оказался гомосексуалистом. Любовниками они быть не могли, но стали лучшими друзьями.
– Указать на дверь и вышвырнуть вещи с пятого этажа? Выкинуть его, как шелудивого кота? А, Галка, как ты думаешь?
– Ты с ума сошла? Сколько лет ты с ним?
