Но Амалия находилась в том расположении духа, когда даже старомодно-вежливый ответ вызывает желание придраться.
– Значит, если бы я не была, как вы говорите, хорошенькой, вы бы рассердились?
– Нет, конечно же, тем более что вы решительно ни в чем не виноваты. Cʼest une affaire de famille
[4], – добавил Петр Александрович таким тоном, словно это могло что-то объяснить. Амалия подошла и села в соседнее кресло.
– Боюсь, как бы мне не запутаться во всех этих семейных делах, – промолвила она тоном, которому попыталась придать беззаботность и который оттого вышел натужным и фальшивым. – Вы бы не могли просветить меня, Петр Александрович? Чтобы я в дальнейшем не совершала таких ошибок.
– Что ж, тогда мне придется начать издалека. – Князь шевельнулся, устраиваясь поудобнее. – Мой племянник с юности был влюблен в Екатерину Голикову, очаровательную девушку, дочь статского советника. Когда Георгию был двадцать один год, он женился на ней. Сейчас такие браки, кажется, считаются ранними, но тогда ни родители жениха, ни родители невесты не возражали. Они прожили вместе несколько лет – я имею в виду племянника и Екатерину, – а потом она заболела.
– Чахотка?
– Нет. Врачи так и не смогли определить, что это было. Кажется, все-таки злокачественная опухоль. Когда она умерла – а умирала она мучительно, – Георгий чуть с ума не сошел. Он стал пить, бросил университет и совершенно махнул на себя рукой. Даже то, что Екатерина оставила маленького сына, о котором надо было заботиться, не могло образумить моего племянника. А потом он встретил свою вторую жену.
Петр Александрович произнес эту фразу совершенно будничным тоном, и только по блеску его глаз, по тени улыбки где-то в уголках тонких губ можно было догадаться, что все оказалось не так просто и что отношение рассказчика к предмету его рассказа было вовсе не так бесстрастно, как он пытался представить.
– Полагаю, Наталья Дмитриевна смогла найти на него управу, – заметила Амалия негромко.
– О, разумеется. Георгий почти перестал пить и даже нашел в себе силы, чтобы окончить курс. Несколько лет прослужил и вышел в отставку, как только служба стала его тяготить. Родились дети, которым он был очень рад. В то же время старший сын от Екатерины стал доставлять хлопоты, и чем дальше, тем больше. Он не принял мачеху и делал все ей наперекор. К сожалению, Сережа не понимал, что в войнах такого рода победа редко остается за детьми. Мне кажется, – раздумчиво добавил князь, – он и сейчас не понимает этого.
– А если бы он принял мачеху, что тогда?
– Интересный вопрос. – Петр Александрович улыбнулся. – Хотел бы я видеть Сережу за столом вместе с остальными во время семейных праздников, но даже в воображении не получается. Думаю, даже если бы он принял Наталью Дмитриевну, она бы все равно его не приняла. Для всех женщин на свете дети делятся на своих и чужих. Сережа остался бы чужим, что бы он ни делал. Но пока Наталья Дмитриевна боролась с пасынком, она едва не пропустила несколько увлечений своего супруга.
– Выходит, что Георгий Алексеевич человек ветреный?
– С первой женой он ветреным не был. Со второй… – Князь усмехнулся: – Не знаю, замечали ли вы, госпожа баронесса, но люди вообще не любят своих спасителей. Наталья Дмитриевна спасла Георгия, он сам неоднократно говорил это – и решил, так сказать, отплатить обычной монетой, то есть неблагодарностью. Какое-то время Наталье Дмитриевне удавалось справляться с ситуацией, а потом появилась Мария Максимовна Игнатьева. Не то чтобы молодая – уже за тридцать – и вроде бы не красавица, но мой племянник потерял голову.
– Мария Максимовна походила на его первую жену?
– Нет, вовсе нет. Я знаю, часто рассказывают о том, что человек любил, потерял, встретил кого-то похожего и загорелся, – но это все выдумка, литература. Никто на самом деле не знает, почему люди любят друг друга или, наоборот, не могут полюбить.
– А Наталья Дмитриевна действительно уговорила мужа уехать из Петербурга, чтобы разлучить его с Марией Максимовной?
– Уговоры? Вы плохо ее знаете, сударыня. Вдруг оказалось, что она больна, что дела имения расстроены, что все управляющие – обманщики и нужно жить на месте самому, чтобы не быть обманутым. Ах да, и еще доктор объявил, что Георгию следует больше времени проводить на свежем воздухе. Словом, племяннику пришлось перебраться из Петербурга сюда, а детей оставить в городе. Думаю, для Натальи Дмитриевны труднее всего далась разлука с ними – она их очень любит… почти так же, как не любит пасынка. Вероятно, прошло бы некоторое время, какой-нибудь доктор сказал бы, что Георгию полезнее городской воздух, и семья вернулась бы в Петербург. Но, как видите, переезд не помог, потому что Мария Максимовна тоже теперь живет на Сиверской.
– Что ж, – сказала Амалия, – всегда может найтись какой-нибудь доктор, который объявит, что для здоровья Натальи Дмитриевны и ее супруга полезнее всего воздух заграницы.
– Это уже будет походить на бегство, – хладнокровно заметил князь. – А Наталья Дмитриевна готова отступать только до известного предела – чтобы потом легче было наступать. – Он всмотрелся в лицо собеседницы и добавил: – Вам она не слишком по душе, как я понимаю?
– Не знаю, – ответила Амалия, нахмурившись. Она действительно не могла определиться окончательно и испытывала легкую досаду из-за собственных колебаний. То, как Наталья Дмитриевна обошлась со своим пасынком, возмущало ее, но как женщина Амалия понимала желание хозяйки дома бороться за своего мужа.
– Меня поразило, как Сергей Киреев смотрел на дом, – неожиданно выпалила баронесса Корф, – как побитая собака, которую выгнали отсюда. – И со всем эгоизмом прямолинейной молодости она добавила: – Почему он не возьмет себя в руки, не пойдет служить? Он не производит впечатления конченого человека. Зачем так упорно губить себя? Ведь не может же он не понимать, что ни к чему хорошему это не приведет…
– О, да вы, сударыня, мудры не по возрасту, – заметил Петр Александрович, с любопытством глядя на Амалию. Она внутренне поежилась, предчувствуя неблагоприятное для нее продолжение, и оказалась совершенно права: – Но вас жизнь щадила, вам не пришлось столкнуться с предательством самых близких людей. Оно наносит незаживающие раны, которые преследуют человека всю его жизнь. Я пытался помочь Сереже, и другие люди тоже пытались. Все оказалось бесполезно. Как ни странно это говорить, но ему могла бы помочь только такая женщина, как Наталья Дмитриевна, которая заставила бы его забыть прошлое… хотя «забыть» тут слово не совсем подходящее. Точнее, – добавил князь с педантичностью бывалого литератора, – он смог бы наконец запереть свое прошлое в шкатулку, выбросить ее вместе с ключом и начать новую страницу жизни. Но не всем женщинам дана способность вдохновлять на такие подвиги, и далеко не всякая будет возиться с безнадежным пропойцей. Давайте посмотрим правде в глаза: Сережа обречен, и единственное, что можно для него сделать, – предоставить бедолагу его судьбе.
