Намек племянника князю не понравился, но, когда Киреев удалился, Петр Александрович все взвесил и пришел к выводу, что опасаться нечего. Ни себя, ни жену Георгий Алексеевич не застрелит – духу не хватит. И, совершенно успокоившись на этот счет, князь раскрыл «Памятную книжку Астраханской губернии».
– Наказный атаман астраханского казачьего войска граф Протасов-Бахметев… гм… Регистратор Викентий Иванович Бобровский-Королько… Помощник делопроизводителя Николай Ипполитович Цуцын… Бухгалтер Бронислав Раймундович Торчило… причем в другом месте его фамилия указана с двумя л… Канцелярский служащий Илларион Илларионович Туберозов… Младший ревизор Павел Николаевич Теляев-Буренин… Мировой судья Георгий Владимирович Розалион-Сошальский… Поручик Эдуард Филиппович Турне…
С точки зрения князя, выпавший ему сегодня улов был не слишком любопытен, и дальше он переворачивал страницы скорее по инерции; но тут Петру Александровичу попался судебный следователь Александр Людвигович Чернота де Бояры Боярский, и коллекционер фамилий понял, что день определенно прожит не зря.
В конце недели на Сиверскую прибыл Иван Николаевич, а баронесса Корф приехала в воскресенье дневным поездом. Сыновья Киреевых предпочли остаться в Петербурге, отговорившись тем, что им надо заниматься. Амалия садилась в поезд не без колебаний – она предчувствовала, что зрелище семьи, в которой царит глубокий разлад, вряд ли будет представлять приятную картину. Однако ей хотелось увидеть старого князя, который доносил до нее голоса и предания минувшей эпохи, и она решила, что для такого случая можно и потерпеть его невыносимых родственников.
Амалия застала князя в библиотеке; сидя в кресле и опираясь на трость, он своим старческим голосом рассказывал Ивану Николаевичу очередной исторический анекдот:
– Сперанский
[17] спросил: как можно посылать Магницкого
[18] в Ревель
[19]? Туда посылают для здоровья, а Магницкий одним своим присутствием отравит воздух.
Он учтиво поздоровался с гостьей и продолжал, обращаясь к внимательно слушающему его учителю:
– Впрочем, сейчас, вероятно, к этой маленькой зарисовке придется присоединить полстраницы комментариев, коснуться роли Сперанского при императоре Александре, упомянуть о его ссылке и губернаторстве, ну а Магницкий… о Магницком сколько ни пиши, никого не заинтересуешь. А ведь известные были люди, да-да; а теперь уже считается хорошим тоном не помнить ничего из того, что происходило вчера, я уж не говорю о предыдущих царствованиях…
– Вы говорили о письмах Александра Пушкина, – напомнил Иван Николаевич, не слишком ловко пытаясь вернуть разговор к тому, что ему было больше всего интересно. – Я бы хотел знать, Петр Александрович, можно ли на них взглянуть… если вы, конечно, будете не против, – поспешно добавил он.
– К сожалению, Иван Николаевич, нельзя, – ответил князь спокойно. – Писем больше нет.
Учитель остолбенел.
– Вы… вы их уничтожили? – спросил он, не веря своим ушам.
– Как я мог? – рассердился Петр Александрович. – Они сгорели в том самом пожаре, в котором погибла моя дочь… Говорят, она бежала по комнатам, ее волосы и ночная рубашка полыхали, она кричала, кричала… и упала уже на террасе, выбежав из дома. – Из его глаза выкатилась слеза и медленно покатилась по щеке. – Скажите, госпожа баронесса, у вас бывали мгновения, когда вы понимаете, что судьба ополчилась против вас?
Амалия не стала отвечать.
– Я бы все отдал, понимаете, все, чтобы оказаться тогда в доме и сгореть вместо нее, – медленно проговорил князь. – Но вышло так, что я задержался у знакомых, а она погибла. Из всех моих детей у меня остался только сын, но… – Он поморщился. – Он никогда не дорожил тем, чем дорожил я, и наоборот. Нам не о чем было говорить друг с другом. Даже с моим племянником у меня больше общего, чем с ним.
– Почему вы сразу не сказали мне, что писем больше нет? – требовательно спросил Иван Николаевич.
– Потому что тогда мне пришлось бы рассказать, при каких обстоятельствах они пропали. Как вы думаете, нравится ли мне – даже через столько лет – вспоминать о том, что тогда случилось?
Амалия лихорадочно искала в уме фразу, чтобы заставить собеседников сменить тему, но ее спасла горничная, которая пришла и сообщила, что обед уже готов.
Глава 22
После обеда
По правде говоря, баронесса Корф не ждала от обеда ничего хорошего. Воображение рисовало ей фантастические картины того, как Киреевы будут сначала обмениваться колкостями, а потом, исчерпав словесные доводы, примутся метать друг в друга тарелки, чашки, вазы и прочие предметы домашнего обихода; но на самом деле все прошло гладко, чинно и даже скучно, если не обращать внимания на некоторые нюансы. Наталья Дмитриевна сладко щурила глаза и источала патоку и мед, Георгий Алексеевич был угрюм и немногословен, князь время от времени вставлял несколько фраз, а Иван Николаевич оживился только раз – когда хозяйка спросила его о языке глухонемых, и он показал несколько жестов, объяснив, что они значат. Его демонстрация произвела на Амалию смешанное впечатление, но она не успела уяснить себе его природу, потому что Наталья Дмитриевна заговорила о предстоящей коронации, добавив, что князь собирался ехать по этому случаю в Москву.
– Полагаю, это будет последняя коронация, которую я увижу, – сказал Петр Александрович, – а потом я отправлюсь в Баден-Баден.
– Дядя, прошлый раз вы тоже говорили, что коронация Александра Николаевича
[20] будет для вас последней, – пробурчал Георгий Алексеевич. – Вот увидите, вы доживете и до следующего царствования…
Если он хотел подбодрить старика, то не выдержал тона, и в итоге получилось плоско и грубовато. Наталья Дмитриевна холодно посмотрела на мужа и обернулась к учителю:
– Иван Николаевич, передайте мне соль, пожалуйста…
После обеда Амалия ушла в гостиную и сразу же обратила внимание на то, что знакомый ей шкаф стоит чуть-чуть иначе и фотографии первой жены Георгия Алексеевича исчезли со стены. Баронесса Корф сразу же поняла, что это значит, и ей стало немного обидно за женщину, которую она даже никогда не встречала. Екатерина Киреева жила в этом доме, любила мужа, родила ему сына, страдала от неизлечимой болезни и, в конце концов, умерла. Муж нашел ей замену (как позже выяснилось, не самую лучшую), сын стал пьяницей и влачил жалкое существование, дом, вероятно, отойдет другим наследникам. «А князь не ладит со своим единственным сыном, считая его чужим себе человеком… Сколько страстей, сколько трагедий!» Она услышала за стеной громкие голоса – Наталья Дмитриевна кричала, муж пытался урезонить ее, но потом тоже повысил голос. В гостиную заглянул встревоженный Иван Николаевич.
