Мы с Барбарой гадаем, сколько это будет продолжаться. Мы надеемся, что также будем чувствовать истинную близость, когда нам будет восемьдесят три и восемьдесят два. Какой бы радостью это было – иметь в таком возрасте дочь, которой только три с половиной… она не растет. Сейчас ей было бы столько же, сколько Нилу, а скоро – как Марвину. Там, наверху, она совсем одна, но она остается с нами и приносит радость в нашу жизнь.
Иногда я задумываюсь, честно ли это по отношению к мальчикам и нашим друзьям, что я так превозношу портрет Робин. Каждый раз, сидя за столом при свете свечей, я не могу устоять, чтобы не взглянуть на фотографию, что ты нам дала. Я физически чувствую близость нашей любимой дочери.
Это письмо словно исповедь между мной и тобой, матерью и ее мальчиком, не таким уж маленьким сейчас, но таким же близким. Просто когда мы взрослеем, нам сложно говорить от всего сердца.
Нашему дому чего-то не хватает. Он захвачен бесконечной беготней, неугомонностью четырех мальчишек, познающих мир вокруг. Их крепкие спины, руки, ноги… Всему этому нужен баланс. Нам нужны опрятные платья наряду с разорванными на коленях джинсами и шлемами. Нам нужна мягкость светлых волос наряду с одинаковыми короткими стрижками. Нам нужен домик для куклы, стоящий рядом с крепостями, ракетами и тысячей бейсбольных карт. Нам нужна звезда вне конкуренции, в то время как мальчики борются за титул «чемпиона семьи». Нам просто нужен кто-то, кто будет напевать детскую песенку Alouette, пока на улице мальчишки пытаются поймать ускользающий мяч, который порой залетает на крышу, но по обыкновению попадает в окна.
Нам нужен истинный Рождественский ангел, без брючных отворотов под платьем.
Нам нужен тот, кто боится лягушек.
Нам нужны слезы, когда я впадаю в гнев, а не споры.
Нам нужен малыш, который после поцелуя не оставит яйцо, размазанное варенье или жевательную резинку на щеке.
Нам нужна девочка.
И однажды она была у нас – она дралась, плакала, играла, как все остальные. Но в ней была особая нежность.
Она была терпелива, ее объятия – спокойными.
Так же как и они, она забиралась в мою кровать ночью и всегда помещалась.
Она никогда не топала, не гремела и не будила меня, не кривлялась, не сморщивала нос и не выпучивала озорные глаза в четверти дюйма от моего лица.
Вместо этого она стояла у кровати, пока я не чувствовал ее присутствия. Очень тихо, осторожно она пробиралась ко мне, прижималась своими драгоценными, благоухающими локонами к моей груди и засыпала.
Ее покой давал мне чувство силы и важности.
Ее обращение «мой папочка» было чем-то особенным, оно затрагивало гораздо глубже, чем слова «привет, пап», которые я тоже очень люблю.
Но она все равно с нами. Нам нужна она, и она у нас есть. Мы не можем к ней прикоснуться, но мы ее чувствуем.
Мы надеемся, что она останется в нашем доме навсегда.
С любовью,
твой сын
Благодаря Робин мы с Джорджем стали больше любить и ценить всех вокруг. Она живет в наших сердцах. Я больше не плачу по ней. Она остается частью нашей жизни.
Мы самые счастливые люди в мире, и все, что имеет значение, – это вера, семья и друзья. И мы знаем, что безмерно благословлены всем этим.
Джон
Мы встретились в апреле,
Мой крошка-сын и я –
Счастливая семья.
И годы полетели…
Миг – и автобус желтый,
И ранец за спиной.
Миг – и уже он взрослый
В джинсовке голубой.
Спорт, первые награды,
Девчонки и успех,
И я была так рада,
Горда: он лучше всех.
И вновь апрель: сынок мой
Уходит на войну,
Уносит мое сердце
В далекую страну.
Ушел он за победой,
А к нам пришла беда,
И сына не увидеть
Мне больше никогда.
И я шепчу: «О Боже,
Я не ропщу за кровь.
Молю, оставь мне память,
Молю, оставь любовь».
Мюриэль Кокран
Посвящается капитану Канди и женщинам-пилотам
Это был один из самых пронзительных моментов моей жизни. Я с ребенком на руках находилась в маленькой типографии под названием «Сэндпайпер» на острове Бальбоа, когда стала невольным свидетелем разговора двух женщин. Они помогали клиентке делать копии статьи, и были слышны их восклицания, повторявшиеся вновь и вновь:
– Посмотри на ее фотографию. Она такая красавица!
Мне пришлось сделать несколько кругов, чтобы увидеть то, на что они смотрели.
Имя клиентки было Мэрилин, и статья, которую она принесла, была посвящена первым американским женщинам-пилотам, выполнявшим задания во время Второй мировой войны. Девушка на фотографии выглядела как настоящая кинозвезда.
– Я в шоке, – сказала я Мэрилин. – Мой отец всю жизнь прослужил в авиации, но никогда не упоминал женщин-пилотов. Она до сих пор жива?
– Нет. Она погибла в 1944 году, когда ее бомбардировщик B-25 был сбит. Ей было всего девятнадцать.
Слезы наполнили глаза Мэрилин, когда она рассказывала эту историю.
Я прекрасно понимала ее чувства. В моей семье никого не потеряли в авиакатастрофе, но работа отца заключалась в консультировании семей, у которых кто-то погиб при крушении пассажирских самолетов.
Всю свою сознательную жизнь мы были прикованы к телевизору, когда объявляли о крушении самолета, и молились, чтобы среди жертв не оказалось никого из наших знакомых.
Мэрилин продолжила разговор о статье:
– На похоронах той девушки в 1944 году читали «Полет к небесам». Это стихотворение посвящено всем женщинам-пилотам. Его зачитывают также у их памятников.
Мы были глубоко тронуты и совершенно не подготовлены к тому, что последовало далее.
– Это стихотворение читали на похоронах моей дочери.
Они не стали «звездами», они прикоснулись к настоящим звездам.
Мы молча ждали, когда Мэрилин продолжит свой рассказ. Ее дочь капитан Кандалин Кубек – а для Мэрилин капитан Канди – была пилотом авиакомпании ValuJet, и ее самолет разбился в Эверглейдсе, штат Флорида. Она начала летать в шестнадцать и, несмотря на все уговоры матери бросить это дело, не послушала ее. Ей нравилось летать, подниматься ввысь, в небо, чувствовать свободу полета. В какой-то момент Мэрилин оставила свои уговоры и стала поддерживать пылкое увлечение юной дочери.
