Когда у меня слишком много дел и недостаточно времени, чтобы со всем справиться, и когда мне нужна сила матери и ее чувство юмора, я звоню Гей, которая умудряется воспитывать четверых детей и работать на трех работах, но всегда находит время поговорить, выслушать и посмеяться.
Когда мир вокруг становится серым и скучным, я звоню Джиму, чтобы получить каплю волшебства от матери. Как и она, Джим во всем видит чудо. И не важно, разговаривает он с ребенком или взрослым, Джим будет клясться, что на Рождество видел эльфа.
Если мне нужно сочувствие матери, если мне нужен человек, который бы выслушал меня без каких-либо суждений, я звоню Мэри, которая без лишних слов сделает чай и позволит мне выплакаться.
И если мне нужна сила духа матери, когда я не в силах заставить себя сделать что-то важное, я звоню Дойл, самой младшей в нашей семье. Она чувствует, что является правильным, и умеет убедить это сделать.
И вот мы с мамой едем через пустыню и говорим о чем-то очень конкретном и важном, о том, что она не сделала бы, не имей семерых детей. Да, действительно, мы семеро не владели бы всеми этими удивительными качествами, если бы нас не было у нее. Мы – это главный дар от матери, посланный нам.
Почтовый ящик
Семейный почтовый ящик находился в самом конце улицы, в полумиле от дома. Белыми заглавными буквами на нем было выведено: БУРРЕС. Для нас, детей, этот металлический контейнер на столбе был знаком свободы и безусловной любви, и мы отправлялись к нему, полные предвкушений.
Эта жажда приключений досталась нам от матери. Возможно, у нее и не было таких намерений, но она считала, что детям нужно познавать мир. Для мамы каждый момент жизни был уроком, и она была великолепным учителем.
Каждый день, примерно в полдень, мама шла к концу улицы, чтобы забрать почту. И мы, дети, бросали все свои занятия и бежали за ней, а за нами – наша собака. Мама улыбалась и радостно приветствовала нас. Путь в полмили и обратно был долгим путешествием для коротких ножек, но оно стоило того. Во время этих походов нас переполняло счастье, и мы купались в маминой любви.
Когда мы добирались до почтового ящика, мама доставала почту, сортировала ее и объявляла, что пришли письма, но при этом не говорила кому.
Поступая так, она держала нас всех в напряженном ожидании, пока мы не возвращались домой, где она раздавала каждому его личное письмо. Мама научила нас уважать личное пространство друг друга, а также не соперничать из-за писем.
– Вот, – говорила она, – это для тебя.
Нам всем позволялось самим открыть письма, пришедшие на наше имя, и мама никогда не подсматривала.
Удивительно, но каждый ребенок время от времени получал письмо. И еще удивительнее, что письма для каждого из нас приходили примерно в одинаковых количествах. Иногда это был журнал, иногда записка от тети, дяди, бабушки, дедушки или от учителя воскресной школы (который к тому же был нашим соседом и другом мамы). Ни один ребенок не оставался без письма. Даже реклама приходила словно по команде. И не имело значения, написано письмо человеком или машиной, получать его всегда было приятно. Оно всегда вызывало восторг и повышало самооценку.
Для мамы каждый момент жизни был уроком, и она была великолепным учителем.
В этом семейном ритуале я принимала участие с того самого момента, когда осознала, что такое почта, и до дня, когда покинула дом. И только став взрослой, я поняла, что, пока мы, дети, забавлялись с письмами, мама преследовала более серьезную цель.
Во время этих коротких прогулок она иногда придумывала подходящую моменту историю. В следующий раз она рассказывала нам о Боге. Иногда все повторялось. Мама использовала любую возможность, позволяющую нам осознать чудо создания. Мы не проходили мимо птиц или пчел, любой флоры или фауны. Мы исследовали удивительные привычки животных на земле и в воздухе. Нас удивляли цвета, формы и ароматы растений. Нам было интересно смотреть, как пчелы садятся на цветы и собирают пыльцу. Нас поражало солнце, дающее тепло и яркий свет. И мы начинали ценить все, что показывала нам мама.
Мы обожали ее, и она была для нас целым миром. Мама всегда улыбалась и напевала какую-нибудь песенку, она выговаривала слова легко и со смехом, из-за которого ее длинные, мягкие каштановые волосы рассыпались по плечам.
И теперь почтовые ящики, стоящие в конце улицы, имеют для меня особое значение. Они напоминают о любви моей матери, обо всех ценностях и убеждениях, которые она с любовью передала нам. Мама воплощала в себе радость и любовь и привила это нам.
Богатство моей матери
Должно быть, есть что-то особенное в матери, воспитавшей дочь в неведении относительно бедности, в которой жила семья. Я вообще не имела понятия, что бедна, до второго класса. У меня было все необходимое: девять братьев и сестер, книги и самодельный игрушечный друг, Рэггеди Энн. У меня всегда была чистая одежда, которую шила и чинила моя мама. Каждый вечер мне мыли и заплетали волосы, а мои коричневые ботинки были начищены до блеска. В школе я была невероятно счастливой, любила запах новых карандашей и плотной бумаги, которую нам выдавал учитель. Я впитывала знания как губка, заслужив столь желанную привилегию передавать сообщения директору школы целую неделю.
До сих пор помню, как меня распирало от гордости, когда я поднималась по лестнице к кабинету директора, чтобы передать сообщение о том, что начался ланч. Когда я возвращалась обратно в класс, мимо прошли две ученицы старше меня.
– Посмотри, эта девочка из бедной семьи! – прошептала одна другой, и они захихикали.
Мое лицо горело огнем, я еле сдерживала слезы. Остаток дня я провела как в тумане.
По дороге домой я пыталась усмирить противоречивые чувства, вызванные случайно услышанным комментарием.
Я не могла понять, почему эти девочки назвали меня бедной. Критично я осмотрела сверху донизу свое платье и в первый раз заметила, насколько оно изношенное. Рубцы на подоле говорили о том, что платье мне отдали доносить. Хотя тяжелые мальчишеские ботинки были единственной достаточно крепкой обувью, не позволяющей выворачивать ступни, неожиданно я испытала смущение из-за их уродства.
К тому времени, когда я добралась домой, мне было жаль себя. Я словно заходила в незнакомый дом, критично осматривая все вокруг. Я увидела порванный линолеум на кухне, грязные отпечатки пальцев на выцветшей краске дверных проемов. Будучи в подавленном состоянии, я не ответила на радостное приветствие матери, готовившей на кухне овсяное печенье и молоко из сухого порошка. Я была уверена, что другим девочкам не приходится пить порошковое молоко. Я просидела у себя в комнате до самого ужина, обдумывая, как заговорить с мамой о бедности. Я не могла понять, почему она не рассказала мне. И почему мне пришлось узнать об этом от других.
