Душа. О дражайший мой херувим Иоанн! Благодарю тебя, отец небесный, за него. А Лука и Клеопа не херувимы ли? Я вчера в храме слушала их путешествие и вельми услаждалась. Если же херувимы – почем знать, что херувимы? Я бы очень рада…
Дух. Потому что идут путем субботним. Видно же, что сим путникам на уме светлая суббот седмица. Суббота им голодным раздробляет хлеб их, открывает помраченные очи, правдивее же сказать, субботствующий в солнце и исходящий от чертога своего. «Оным открылися очи». Сей жених воскрылил их оными крыльями: «Крылья ее – крылья огня». Дал сим невкусным болванам пищу и вкус, но на пути и на разуме субботнем основанный. А мои пешеходцы, надев крылья и сотворившись из ползущих и землю поедающих змиев пернатыми орлами, по исаиевскому слову сему – «терпящие Господа обновят силу, окрылатеют, как орлы» – всерадостно воскликнули: «Не сердце ли наше горящее было в нас, когда говорил нам на пути?» – сиречь не воспламенил ли он нас лететь в горнее от смерти к жизни, вдунув нам вкус и свет светлой седмицы?..
Душа. Ныне я уразумела. Солнышко, как от пресветлейшего своего чертога, от гроба воссиявшее, воскрылило их и открыло им очи их, дабы сень херувимская не почивала на пути грешных, но, минуя всю тлень, возвышалась бы к единой своей [невидимой] форме. «И тот невидим был им».
Дух. О душа моя! Не одному Клеопе сия милость. Светлая седмица есть-то гора Божия, где благоволил жить. Сюда идет со тщанием Мариам, целует и дружится с Елисаветою. Туда восходят все фамилии и колена израильские. «Там взошли…» Сюда бегут слепые, хромые, немые. Тут дружбу и компанию заводят волки с агнцами, рыси с козленками, львы с теленками, аспиды с отроками и созидаются зрячими крылатыми по своей всяк сени херувимами, возлетающими к началу, которое одно только есть, да царя – всех подымут; да будет Бог всяческое во всех… Трудно только сим горам взыграть, вскочить вверх, ископать сладость, вздымиться и породить, как тучным юницам, единого своего юнца. «Придите – взойдем на гору Господню…»
Душа. Я читала некогда, что оленицы и горние козы не могут рождать, разве на сих горах.
Дух. Сие, душа моя, в одном рассуждении о Боге возможное, а в натуре тварей недостаточное. В символическом мире, которым является Библия, где о едином Боге слово, так водится, но сие в нашем великом мире есть небыль. В Боге и от Бога – все возможное, не от тварей, ни в тварях. Фигурные сии горы суть солнца. Они прибежище таким оленям, каков есть Давид и о которых слово сие: «Тогда вскочит хромой, как олень».
На сих горах отбрасывает Давид ветхие свои рога, а растут ему новые. «Там взращу рог Давиду…» Сюда вскакивает исцеленный Петром хромой, и возбуждена словом, от него исшедшим, Тавифа, сиречь горняя коза. По сим холмам скачет и перескакивает молодой олень, брат и жених соломоновской невесты. Сюда же течет к брату и она: «Яви мне вид твой, где почиваешь?» Ответ: «В полудне, в солнце». Все воинство ангельское тоже воспевает, что во вышних сих и горних горах вечные мысли и одна слава Божия жительствует. «Слава во вышних Богу! – и тогда всей обетованной библейской земле мир, покой и вечная дружба! Как пишется в книге Навина: „Почила земля от брани“, „Сюда спешат и пастыри“, „Перейдем к Вифлеему!“, „Там родила тебя мать твоя“».
Сюда за звездою путешествуют и волхвы. «Видели (вопиют с Захариею: видел и се свечник…), видели-де звезду его на востоке». Востока без солнца нигде нет. «Стал вверху, где было дитя».
Не только оленям, но и звездам нет отдыха, кроме сей горы. Вся тварь вздыхает, в жилище небесное облечься желая и вопя: «Сей покой мой!» Магдалина тоже, ища радости и утешения своего, очень рано приходит на гроб. Нельзя, чтоб сей гроб не был тот камень, где почивал Иаков и видел лестницу. Внимай и примечай, дочь моя, что при Магдалине вспоминается рассвет и глубокое утро, а при Иакове солнце. Чувствуешь ли, что сей камень, будто бы утро, чуть-чуть проницающее из мрака: темновато начертывает каменную гору Божию и пресветлый чертог его – солнце? Весьма ошибаешься, голубочка моя, когда не думаешь, что гроб оный не иное что-либо есть, как только пещера, в недрах каменной горы высеченная, где почила премудрость.
Ныне же научись и веруй, и знай, что Господня земля и все исполнение ее идут к горе Божией, в недрах своих рай сладостный и вечную жизнь скрывающей дотоле: «Пока дышит день и движутся (херувимские) сени». Оный свет и день! «Дунув говорит: примите Дух Cвятой…» Тогда все через сию Божию гору, как по лестнице, восходит к Богу. «Не сие! Но дом Божий и сии врата небесные».
Душа. Енох не обретен в живущих, Илия взят вихрем, восхищен за волосы ангелом пророк Аввакум и апостол Филипп, Павлов человек до третьего неба восхищен – все сие казалось мне жестким и голодным. Ныне же в сей жесткости обрела я с Самсоном нежную и сладостную пищу. Усладила мне все сие твоя херувимская речь и гора чудная. Не о сей ли горе чудотворной, не только Илию, но и быков, и горы скачущие, и холмы воскрыляющей, и деревья, не о сей ли матери нашей сионской и не ей ли песенка сия Исаина: «Покой даст Бог на горе сей, изопьют вино, изопьют радость на горе сей, помажутся миром на горе сей»?
Дух. Угадала ты (с Самсоном…) гадание его! Сия-то есть столица Сион, которая есть мать всем нам, вопиющая ко всем нам: «Там дам тебе сосцы мои…» Посмотри ж теперь, сестрица моя! Куда идут 12 учеников? Не на гору ли Галилею ведет их брат и друг, прекрасный Иосиф, исшедший, как из светлых палат, из темницы? На горе с братиею своею веселится, возносится, благословляет и утешает надеждою хотящего их утешить Cвятого Духа. В сей зале – таинствами и благоуханием бессмертия дышущая вечеря и Фомино уверение. В сей горнице сделался ветер и шум из крыльев Параклитовых. В сем храме излияние странных языков и надежды совершение. «Дети Сиона, радуйтесь, ибо дал вам пищу в правде…» А Стефан? Не херувим ли? Не в горы ли взирает? «Се вижу небеса открыты!» А Павел? Не с Даниилом ли возводит очи в горы? «Возвел очи мои в горы и видел: и се муж!.. Тело его, как фарсис…» А Павел не то же ли. «Знаю человека». «О горнем мудрствуйте». «Как вознесется великолепие его». Вот тебе малое число херувимов, окружающих Господа славы. А не дышит ли в уши твои, любезная моя, ветер и шум орлиных крыльев, несущих апокалипсную жену с прекрасным ее сыном? Посребренные крылья ее высоко парят! И она желает в горах святых укрыться от гонящего змия. «И полечу, и почию». О целомудрая мать, невеста неневестная, нет тебе на земле мира! Спеши, молю тебя, с любезным чадом к горним вечного субботам. На том семихолмии, верно, сыщешь покойное место, как Ноева голубка или как ласточка, убегающая от зимней стужи, перелетающая от северных стран через Черный понт
[294] к полудню, воспевая песенку сию: «Нет здесь для меня покоя». «Кто перейдет на оную сторону моря и обретет премудрость?» «Единая я, пока перейду». Светлая седмица есть день Господень, спокойный полудень, весна цветоносная, вечное лето, время благое, всем воскресение, просвещение и освящение. «Очи всех на тебя уповают, и ты даешь им пищу во благовремя». «Примите Дух Cвятой!»
Глава 3-я
Испытуется Божия сила в некиих местах библейных
Душа. Светлая седмица и сень херувимская из памяти моей не выходят, о любезный отец! Свет, теплоту, прохладную тень, пищу, насыщающую вечности сотом, живую забаву, твердое надежды утешение – все сие нахожу для себя в светлых чертогах и на прекрасных горах ее. Люблю Израиля, что сосет камень горы сей. А не сие ли есть поучаться святыне?.. Но милое для меня и жалостное зрелище сие: жена с прекрасным своим младенцем, по воздуху парящая, убегает от гонящего ее змия… О богомерзкий! На след божественной невесты вод горьких блевотины свои изблевает скверный… Скажи мне, отец мой, какая польза дракону в том, чтоб потопить младенца?
