Кассационный суд отказал в пересмотре дела. Президент Франции не захотел помиловать Плевицкую. Владимир Бурцев по сему поводу написал: «Пусть гниет в тюрьме!»
Он произнес целый монолог:
«Наказав жестоко, по заслугам, Плевицкую, суд осудил и большевиков как величайших преступников.
Россия, конечно, будет свободна.
Тогда будут вскрыты все архивы ГПУ. Тогда там — уже в свободной России, а не при большевиках — допросят всех, кто когда-либо так или иначе был причастен к ГПУ. Будут разоблачены все их дела. Тогда полностью будут разоблачены и дела об убийстве генерала Кутепова и генерала Миллера.
Всё ныне тайное будет вскрыто до конца».
Его надежды сбудутся лишь частично.
Сведение счетов
Ровно за неделю до вынесения приговора Надежде Васильевне Плевицкой в Москве поставили точку в жизненном пути человека, который решил ее судьбу.
Седьмого декабря 1938 года народный комиссар внутренних дел, генеральный комиссар государственной безопасности Николай Иванович Ежов перестал быть наркомом. Арестуют его только через четыре месяца, но он уже был обречен. Николай Иванович и Надежда Васильевна покинут сей мир в один год. Талантливая певица умрет в своей камере. Бывшего наркома пустят в расход недавние подчиненные.
А бывшего генерал-лейтенанта царской армии и председателя Русского общевоинского союза Евгения Карловича Миллера расстреляют раньше — 11 мая 1939 года во внутренней тюрьме Главного управления государственной безопасности НКВД. Он содержался в тюрьме под именем Петра Васильевича Иванова. Под этим именем и был приговорен к смерти.
Когда он пришел в себя в тюрьме, то попросил следователя разрешить ему написать записку жене. Ему дали карандаш. Генерал спешил успокоить жену: «Как и что со мной случилось, что я так неожиданно для самого себя уехал, даже не предупредив тебя о более или менее возможном продолжительном отсутствии, Бог даст, когда-нибудь расскажу, пока же прошу тебя поскольку возможно взять себя в руки, успокоиться, и будем жить надеждой, что наша разлука когда-нибудь кончится. О себе, конечно, ничего писать не могу».
Евгений Карлович наивно полагал, что весточку передадут жене. В старой России узникам не возбранялось писать родным. Но его письмо просто положили в дело. Как и записку, адресованную начальнику канцелярии РОВСа Кусонскому. Генерал беспокоился из-за того, что не будут исполнены его обещания помочь разным людям. И он скрупулезно перечислил, кому именно и сколько денег следует передать и где эти суммы взять.
Миллер пытался спастись. Дал показания. На допросах рассказывал всё, что знал.
В начале октября 1937 года написал подробную записку «Повстанческая работа в Советской России». Объяснил, что генерал Врангель, у которого он был начальником штаба, к подобным авантюрам относился отрицательно. Рассказал, что какое-то время состоял при великом князе Николае Николаевиче, который когда-то был его командиром в лейб-гвардии Гусарском его величества полку. Затем помогал Кутепову. При Александре Павловиче «заведовал денежными средствами», поэтому о боевой работе эмиграции точно знает лишь с 1930 года, когда сменил похищенного Кутепова и возглавил военную эмиграцию.
Миллер поведал, как однажды к нему пришел председатель эмигрантской организации «Крестьянская Россия» Сергей Сергеевич Маслов и призвал объединить усилия. Он умудрялся переправлять в Россию своих людей и литературу. Маслов, эсер по взглядам, в Гражданскую войну был членом Северного правительства у Чайковского.
Новый начальник дальневосточного отдела РОВСа генерал Дитерихс писал Миллеру о «большом повстанческом движении» в Приморье, Приамурье и Забайкалье, просил командировать к нему желающих принять участие в боевых действиях, а также присылать оружие и деньги. Но в штабе РОВСа пришли к выводу, что помочь ничем не могут.
Генерал-майор Борис Владимирович Геруа (Первую мировую окончил начальником штаба 11-й армии) просил Миллера помочь его организации в Румынии, имевшей, как он уверял, мощную агентурную сеть на юге России…
Миллер объяснял чекистам, что РОВС вовсе не располагал разветвленной агентурной сетью внутри СССР. Да и победные реляции руководителей других эмигрантских организаций не более чем самореклама: «Я предвижу опять упреки, что я ничего сенсационного не сказал о деятельности РОВС: да, потому что ничего такого не было. Я враг всяких бессмысленных авантюр, и за время моего пребывания в эмиграции и у других не видел еще ни одной, из которой вышел толк. Я поставил задачей по мере моих сил и возможностей выполнить завет генерала Врангеля. Его последние слова были: „Берегите армию!“».
Десятого октября 1937 года Миллер обратился с личным письмом к наркому Ежову. Изъявлял готовность использовать свое влияние, чтобы способствовать возвращению эмигрантов в Советскую Россию. Объяснил, что к эмиграции должны обратиться те, кому верят:
«Такими лицами сейчас являются ген. Кутепов (со времени моего нахождения на территории СССР я раза три слышал, что ген. Кутепов жив и нашел способ выйти из своего положения пленника Советской власти) и я, мнения которых для чинов РОВС и для других офицерских и общественных организаций несомненно авторитетны…
Если бы нам дана была возможность лично убедиться объездом вместе хотя бы части страны в том, что население не враждебно к власти, что положение его улучшается и что оно не стремится к перемене власти и общегосударственного порядка, то наш долг был бы об этом сообщить эмиграции, дабы открыть новую эру возвращения русских людей в Россию… Но нужны по крайней мере два голоса — Кутепова и мой, чтобы эмиграция хотя бы непредубежденно поверила или по крайней мере прислушалась… Тогда вопрос о русской эмиграции ликвидируется сам собой в течение нескольких лет».
Миллера обманывали, рассказывая о том, что Кутепов жив и даже на свободе. Пробуждали в Миллере надежду: послужишь нам и тебя отпустим.
Нарком Ежов пожелал на него взглянуть. 28 декабря 1937 года зашел к нему в камеру вместе со свитой, но не представился. Только потом следователь объяснил Миллеру, какой высокий гость у него побывал. Надо полагать, Ежов докладывал Сталину о предложении Миллера. Но вождя оно не заинтересовало. Обнародовать присутствие председателя РОВСа в Москве — значит признать, что он был похищен. Французское правительство возмутится. А лишний международный скандал не нужен.
Да и много ли пользы от миллеровского призыва к эмигрантам вернуться в Россию? Еще неизвестно, кто откликнется на его слова и приедет: желающие действительно начать новую жизнь или враги советской власти, которые получат легальную возможность пересечь границу?..
Если поначалу и был какой-то интерес к играм с участием Миллера, то он быстро пропал. Евгений Карлович вновь и вновь просил разрешения написать жене. Но ответа не последовало.
Шестнадцатого апреля 1938 года он написал митрополиту Московскому Сергию:
«Будучи длительно изолирован от внешнего мира, я особенно болезненно ощущаю невозможность посещения церкви. Условия, при которых я покинул свой дом, не позволили мне взять с собой даже Евангелие, чтение которого, особенно в настоящие дни, было бы для меня большим утешением. Поэтому примите милостиво мою покорнейшую просьбу и подарите мне Евангелие на русском языке.
