Двадцатого января разочарованный Александр Павлович пожаловался князю Трубецкому:
— Меня опять хотят втянуть в «Трест».
Генерал Шатилов заглянул к Кутепову за два дня до его похищения. Застал председателя РОВСа в дурном настроении. Александр Павлович признался, что путь, которым он рассчитывал проникнуть в Красную армию, на поверку оказался вторым «Трестом».
Полковник Зайцов в последний раз докладывал Кутепову о срочных делах в восемь утра в субботу, накануне похищения. Председатель РОВСа всё еще переживал разочарование от неудачной встречи в Берлине. В десять Зайцов ушел. Следующий доклад был намечен на понедельник в канцелярии генерала. Но они больше не встретятся.
Зайцов с горечью вспоминал:
— В 1927 году Александру Павловичу приходилось думать о хлебе насущном, и он уже готовился поступить рабочим в столярную мастерскую. Он с трудом собирал деньги на активную работу. И, наконец, в самом конце 1929 года судьба ему улыбнулась. Он добился ее обеспечения. Казалось, его работа развернется так, как он об этом мечтал.
После исчезновения генерала Кутепова прежде всего возникли подозрения в отношении бывших полковников Попова и де Роберти. Но быстро установили, что они оба в те дни жили в Берлине и никуда не выезжали. Кутепова похитили другие люди… Французская полиция отвергла версию их непосредственного участия в похищении, но считала Попова и де Роберти советскими агентами. Полицейские направились в Берлин, чтобы их допросить. Но замешкались и не застали москвичей — те вернулись в СССР.
Чекисты аккуратно разыгрывали свою партию, сохраняя возможность продолжения игры с преемником Кутепова. Попов и де Роберти отправили генералу Корганову письмо, в котором напоминали, что они передали Александру Павловичу конспиративные адреса своих людей в Москве. Демонстрировали тревогу: не мог ли этот список попасть в руки тех, кто похитил Кутепова?
Корганов принес полученное от них письмо. В письме ставились три вопроса: имел при себе генерал во время его похищения список адресов, переданный ему в Берлине? Могли ли быть у Кутепова какие-либо записи и пометки, способные выдать подпольщиков? И, наконец, если членам подпольной организации придется бежать из России, могут ли руководители РОВСа содействовать им в получении документов на право проживать за границей?
Иначе говоря, в Иностранном отделе прощупывали возможность создания еще одного канала засылки своей агентуры в Париж.
Полковник Зайцов пригласил в свою квартиру генерала Корганова, генерала Дьяконова и князя Трубецкого; эту встречу историк Сергей Мельгунов описал 8 октября 1955 года в «Новом русском слове»: «Корганов поставил заданные ему вопросы полковнику Зайцову и князю Трубецкому. Они ответили, что список с адресами в сохранности (переданы Зайцову) и что, зная характер и осторожность генерала Кутепова, избегавшего делать какие-либо записи, а главное, носить их при себе, трудно допустить, чтобы в момент его похищения они могли находиться при нем».
Бывшего полковника де Роберти расстреляют в Москве сразу же, в 1930 году. Бывшего полковника Попова позже — в разгар массового террора, в 1937-м. Полковник Зайцов, оставшись без дела, найдет себе менее интересное занятие — помощника по учебной части начальника Высших военно-научных курсов в Париже.
Александр Павлович Кутепов был обречен. Москве он рисовался самым опасным врагом в стане эмиграции. В справке КГБ СССР, переданной мне в 1989 году, объяснялись причины его ликвидации:
«Кутепов принадлежал к тому кругу людей, для которых борьба против государства рабочих и крестьян стала делом всей жизни. Свое кредо Кутепов очень точно сформулировал в приказе по РОВС № 26 от 9 января 1929 года, подписанном через четыре дня после смерти „великого князя Н. Н. Романова“: „Пусть каждый воинский чин помнит, что поднявший меч опустить его не может, ибо меч наш карает неправду, насилие и зло, царящие в России“. Человек властный и деспотичный, одержимый слепой ненавистью к молодой Стране Советов, он был мозгом, „генератором“ идей и душой белоэмигрантского офицерства. РОВС держался на его энергии, инициативе и авторитете».
Историки, представляющие Службу внешней разведки, пишут, что летом 1929 года руководство ОГПУ попросило разрешения похитить Кутепова и доставить его в Советский Союз. Сталин санкционировал операцию (см.: Военно-промышленный курьер. 2006. № 42).
Исчезновение генерала Кутепова
На самом деле никто точно не знает, как именно развивались события того дня. И теперь уже трудно надеяться, что мы узнаем детали. Французская полиция и эмиграция проводили расследование. Но ни самого похищенного, ни его похитителей не нашли. Узнать с тех пор удалось немногое. Те, кто доподлинно знал, как проводилась эта операция, ушли в мир иной, не оставив мемуаров. Не уверен, что они составили служебные отчеты своему начальству.
Остается, конечно, маленькая надежда, что в архивах ведомства госбезопасности хранятся какие-то документы на сей счет. Но если их не рассекретили в перестроечные и постперестроечные времена, когда двери архивов приоткрылись, то едва ли ныне можно рассчитывать на такой подарок.
Я всего лишь могу изложить эту историю так, как мне рассказали ее работники Комитета госбезопасности, сопоставляя их слова с общеизвестными фактами.
Двадцать седьмого октября 1929 года внешнюю разведку возглавил Станислав Адамович Мессинг, который до этого служил полномочным представителем госбезопасности в Ленинграде. Его вскоре утвердили еще и заместителем председателя ОГПУ, что увеличило его аппаратный вес на Лубянке.
Мессинг, родившийся в 1890 году в Варшаве, юношей вступил в небольшую социал-демократическую партию Польши и Литвы, в рядах которой состоял и Феликс Дзержинский. Сразу после Октябрьской революции Мессинг начал служить в ЧК. Считался одним из самых авторитетных чекистов.
После назначения Станислава Мессинга политбюро ЦК ВКП(б) утвердило строго секретный перечень «задач, стоящих перед Иностранным отделом ОГПУ:
1. Освещение и проникновение в центры вредительской эмиграции, независимо от места их нахождения.
2. Выявление террористических организаций во всех местах их концентрации.
3. Проникновение в интервенционистские планы и выяснение сроков выполнения этих планов, подготовляемых руководящими кругами Англии, Германии, Франции, Польши, Румынии и Японии…».
Особенность советской разведки состояла в том, что она занималась не только сбором информации, но и уничтожением политических оппозиционеров, вынужденных покинуть Россию.
Двадцать пятого января 1930 года проживавшему в Париже русскому эмигранту принесли записку с предложением о встрече. Записка была прочитана и тут же уничтожена. Получивший ее после минутного размышления согласно кивнул, и принесший записку покинул небольшую квартиру на четвертом этаже старого дома 26 по узкой и мрачноватой улице Русселе, избежав встречи с кем-либо из домочадцев. А хозяин дома не посвящал в свои дела своих близких. Жене полагалось знать только то, что муж считал нужным ей сказать.
