Историки должны быть благодарны Петру Григорьевичу Ковальскому, имевшему склонность к эпистолярному жанру. Он оставил полное описание встреч с Плевицкой и Скоблиным, встреч, которые определили их судьбу.
Ковальский отправился во Францию 1 сентября 1930 года. Так началась одна из самых успешных операций советской разведки. Поздним вечером 2 сентября он прибыл в Париж. Большие вокзальные часы показывали четверть двенадцатого. На привокзальной площади Ковальский взял такси и велел отвезти его, как ему было предписано в Вене, в отель «Монсени».
Петр Георгиевич провел беспокойную ночь. Незнакомый город, где говорят на языке, которого он не знает… И главное: как его встретит старый знакомый после почти десятилетнего перерыва? Ответное письмо Николая Владимировича, полученное в Вене, было вполне доброжелательным. Он с явным удовольствием пригласил в гости бывшего сослуживца. Но какой будет реакция Скоблина, когда дело дойдет до откровенного разговора? Как поведет себя генерал? Возмутится? Потребует уйти? Вызовет полицию? Или затеет двойную игру и даст знать своим из контрразведки РОВСа?
Волнения были напрасны.
Потом, вернувшись с победой, Петр Георгиевич подробно расскажет сотрудникам венской резидентуры, как именно он нашел подход к Скоблину и Плевицкой, и 16 сентября 1930 года составит детальный письменный отчет:
«3 сентября в 11 часов я отправился в „Zerbason“ (rue de Grommont) с целью получить адрес Скоблина, так как в предыдущем письме Скоблин для связи указал мне вышеозначенный адрес (Zerbason — это русское концертное бюро, возглавляемое князем Церетели). Здесь мне сказали, что адреса Скоблина не знают, но знают, что он приехал из своего хутора под Ниццей и живет во вновь строящемся городе в 30–40 километрах от Парижа, город этот называется Ozoir la Ferriere.
Я немедленно отправился на вокзал и поехал по указанному мне проблематичному адресу. Приехал я на станцию Ozoir la Ferriere в 5 часов вечера (я должен сообщить, что станция расположена в лесу и отстоит от города в трех километрах), и так как я не владею французским языком, то, естественно, не пытался расспрашивать, где находится город, а тем более, где живет Скоблин, а решил сам, без помощи найти город, а там, в мэрии, узнать и адрес Скоблина. Выйдя со станции, я повернул в совершенно противоположном направлении и, пройдя три километра, обнаружил, что ухожу от города и что до города осталось уже шесть километров. Установив ошибку, я зашагал обратно и случайно по дороге встретил трех человек, говорящих между собой по-русски. Я немедленно обратился к ним с просьбой указать адрес Скоблина. Они любезно проводили меня до строительной конторы, где я с трудом получил адрес Скоблина, а также и план города (при сем прилагаю). Адрес Скоблина: Ozoir la Ferriere, Seine et Marne, M-el Petain.
Прибыв по указанному адресу, я Скоблина не застал, но, прождав минут пятнадцать, я добился своего и увидел подъезжающий автомобиль, а в нем цель моих устремлений — генерал Скоблин. Встреча со Скоблиным носила самый дружеский характер. Он сейчас же познакомил меня с „Надюшей“ со словами:
— Это тот Петя, о котором я тебе так много говорил.
Вместе с Скоблиным из Парижа приехал и Плевицкий, бывший муж жены Скоблина — Надежды Васильевны Плевицкой. Весь вечер разговор вели на отвлеченные темы, а больше всего я вспоминал со Скоблиным наши „ротные дела“ и друзей по полку, а также и по Добрармии.
Из разговора я выяснил, что Скоблин организовал четыре года назад хутор в ста километрах от Ниццы и что благодаря неурожаю виноград прогорел и аренду больше не возобновляет; что они (то есть Скоблин и Плевицкая) купили дом, уплатив десять тысяч франков, и каждый месяц в течение десяти лет должны уплачивать 800 франков.
Когда же Плевицкая стала меня расспрашивать, как поживает брат Скоблина Владимир, то Скоблин резко оборвал ее и перевел разговор на тему о жизни в Вене, и, как оказалось после, Скоблин хотел скрыть перед бывшим мужем Плевицкой, что я имею отношение к его братьям, а тем самым и к СССР.
В разговорах мы досиделись до одиннадцати часов вечера и пропустили последний поезд, и мне пришлось ночевать у Скоблина. 4 сентября рано утром я уехал в Париж. Условившись с Скоблиным, что он 5 сентября в одиннадцать часов приедет ко мне в Париж и тогда я ему передам письмо брата и поговорю с ним, так как присутствие Плевицкого мешало остаться наедине с Скоблиным.
5 сентября в одиннадцать часов Скоблин пунктуально был у меня. Скоблин приехал с женой, так как она его никуда со мной одного не отпускала (боялась, чтобы не удрал). Со Скоблиными я поехал делать покупки, так как они ожидали 6 и 7 сентября гостей. В час дня Плевицкая заявила, что она голодна, и я предложил ей поехать пообедать, на что она мне ответила:
— Я с удовольствием поеду, но вы знаете, что мне ехать в какой-нибудь ресторан неудобно, ведь меня здесь все знают.
Я на это сказал, что, конечно, я превосходно понимаю, что такой звезде не место обедать в столовках, и мы решили ехать обедать в Эрмитаж».
Полностью этот парижский ресторан назывался так: «Большой Московский Эрмитаж». Он был модным и дорогим, оттого Надежда Васильевна его и предпочла. Точнее было бы назвать его рестораном-кабаре. Здесь пели такие известные в ту пору певцы, как Юрий Морфесси, Александр Вертинский, Алеша Дмитриевич, выступал цыганский хор. Открыл ресторан — для живущих в Париже русских и для всех поклонников русской кухни — Алексей Васильевич Рыжиков, который когда-то руководил и московским «Эрмитажем». Поваром пригласил Федора Дмитриевича Корнилова. Его представляли как личного повара последнего русского императора. Он им не был, а работал в столичном ресторане «Европа», и его не раз приглашали в Царское Село на большие торжества. Потом Корнилов открыл свой ресторан «Осетр» на Пляс Пигаль.
Вернемся к отчету Петра Ковальского:
«Пообедав в Эрмитаже, мы отправились бриться, и в парикмахерской Скоблин попросил меня передать ему письмо. Вручая письмо, я ему сказал, что по существу письма хочу с ним немедленно переговорить, но считаю, что парикмахерская — не место для разговоров. Мы условились с Скоблиным поговорить немедленно по приезде к нему. Я поехал вместе со Скоблиными в Ozoir la Ferriere.
По приезде я предложил Скоблину пойти со мной погулять и, когда мы прошли в глухие улицы города, я прямо заявил Скоблину, что приехал специально спросить его, думает ли он бросить затеянную им авантюру и не прекратит ли он играть в солдатики и согласен ли он вернуться как солдат в ряды „родной“ армии?
Скоблин был огорошен поставленным ему вопросом и спросил, на каком основании я задаю ему подобный вопрос. На это я ему ответил:
— Мы решили еще раз предложить всем тем, кого считаем полезными, прекратить белую авантюру и вернуться в ряды новой „русской“ армии.
На это Скоблин меня спросил:
— Кто это „мы“?
— Генеральный штаб СССР! — последовал мой ответ.
— Но если я возвращусь, то там создадут показательный процесс или просто меня расстреляют.
