«Имел беседу с „Фермером“ вместе с его половиной. Проинструктировал обоих вполне достаточно, зарядку дал хорошую, и по-моему, и он, и она достаточно усвоили и ясно отдают себе отчет в серьезности работы.
Сегодня утром чета уехала в Прагу давать концерт — увидится с кем нужно и на обратном пути в Париж 20-го остановится на день здесь. Получим исчерпывающий доклад о Праге и особенно о взаимоотношениях Харжевского с Ходоровичем и о роли Харжевского в Праге».
Разведку интересовали эти два генерала, игравшие важную роль внутри РОВСа.
Генерал от инфантерии Николай Александрович Ходорович в эмиграции обосновался в Праге, где получал пенсию за участие в создании чешских дружин в Первую мировую войну. 31 мая 1930 года Миллер назначил его начальником 4-го отдела РОВСа в Чехословакии. А генерал-майор Владимир Григорьевич Харжевский, последний командир Дроздовской дивизии, возглавлял Галлиполийское землячество в Праге и вроде бы руководил нелегальной работой внутри РОВСа — по поручению Кутепова.
Берлинская резидентура высоко оценила работу Скоблина и Плевицкой:
«Гастроли прошли благополучно. Концерт состоялся только в Софии. В Белграде оба провели около недели отнюдь не по делам концертным (концерта в Белграде не было).
Если поездку четы ЕЖ/13 на Балканы рассматривать как первую контрольную, то нужно сказать, что ЕЖ/13-й добросовестный и, если хотите, талантливый агент. Его сообщения, в трех направлениях подтверждающиеся целиком данными ЕЖ/5, достаточное для этого доказательство. Это в порядке контрольном.
Вообще говоря, нужно констатировать, что короткое пребывание на Балканах ЕЖ/13-й использовал исчерпывающе и не только в области информационной, а, так сказать, стратегической. Мы пришли к мысли выписать из Софии в Париж Туркула (командира дроздовцев), которого ЕЖ/13 будет использовать „вслепую“. А ЕЖ/13 плюс Туркул — это такой кулак, который, выражаясь словами ЕЖ/13-го, „может разнести весь РОВС“.
В Париже ЕЖ/13-му предстоит подойти вплотную к аппарату РОВС и, лавируя между Миллером, Драгомировым и Шатиловым, сохранить свое самостоятельное лицо.
Денег я ЕЖ/13-му дал до мая. Дам немного на установку телефона (у них свой дом), на вызов Туркула в Париж. Обусловим всё до мелочей в отношении будущей моей с ним связи; словом, он с Веной ничего общего больше иметь не будет».
После вдохновляющей беседы с посланцем Москвы Скоблин и Плевицкая рьяно принялись за работу. Скоблин взял в штабе РОВСа три секретных доклада с мобилизационным планом всех белых войск в Европе. Генерал Шатилов сам завел с ним разговор о том, что штабисты РОВСа составили новый план, и предложил Скоблину ознакомиться с ним. Шатилов при Миллере стал ключевой фигурой в РОВСе.
Парижский резидент доложил в Москву о встрече со Скоблиным:
«Он рассказал подробно, как он получил у Шатилова три доклада. После трехчасового разговора с Шатиловым последний предложил ему познакомиться с докладами мобилизационного порядка. 13-й берет доклады и спрашивает („Очень я при этом волновался“, — говорит 13-й):
— Когда прикажете, ваше превосходительство, вернуть их?
Шатилов подумал и ответил:
— К завтрашнему утру, не позже.
Поехал 13-й к себе и всю ночь вместе с ней (женой, Надеждой Плевицкой. — Л. М.) доклады переписывал и переписал. А утром возвратил. Переписаны они были карандашом чуть ли не на картонной бумаге — страниц на сорок. Я все эти листы сфотографировал (у него в доме), погода была пасмурная, выдержки я не знал (сообщите, кстати, какая выдержка нужна при съемках против окна без электрического света, утром при солнце, и когда хмуро), работал часа четыре, проявлял (всё это без всяких приспособлений) и не получилось ничего. Пришлось мне доклады тайнописью переписать. Доклады чрезвычайно интересны».
По предложению самого Скоблина закрутилась интрига с генералом Туркулом, который возглавлял объединение ветеранов-дроздовцев. Николай Владимирович сам посоветовал: «Туркула хорошо было бы привлечь. Я полагаю, что это будет стоить денег. Живет он в Софии. Можно подойти к нему через его жену».
Скоблин предполагал, что бывший командир Дроздовской дивизии точно так же, как он сам, пожелает работать на советскую разведку. Они дружили семьями. Плевицкая симпатизировала Антону Васильевичу и его жене Александре Федоровне. Но Скоблин сильно ошибся в Туркуле.
В Иностранном отделе намеревались, играя на безмерных амбициях Туркула, использовать резкого, неуправляемого генерала для развала парижского штаба РОВСа. Впоследствии советская разведка пожалела о том, что Туркул перебрался во Францию.
Парижский резидент сообщил в Москву о разговоре со Скоблиным:
«Дал ему указание на необходимость перетянуть во что бы то ни стало в Париж генерала Туркула и, если не поможет деньгами Шатилов, то принять нам участие в его переезде. Этим мы убьем двух зайцев:
1) насколько возможно, ослабим болгарскую группу белых войск, которая, как уверяет „Фермер“, держится Туркулом, и после его отъезда, безусловно, начнутся интриги между кандидатами в его заместители, и
2) „Фермер“ будет использовать его втемную для проведения нужных нам задач».
Антон Васильевич Туркул охотно приехал в Париж на рекогносцировку. Разговор со Скоблиным ему понравился. Перспектива переехать во Францию — еще больше. Туркул решил всё сделать как можно быстрее. Смущала его материальная сторона дела — на что жить?
Он придумал открыть на паях со Скоблиным бензоколонку — бензиновую лавку, как тогда говорили, чтобы все русские таксисты в Париже заправлялись только у них. Туркул и Скоблин обратились к руководству РОВСа за материальной помощью. Николай Владимирович предположил, что генералы Миллер и Шатилов отказать Туркулу не посмеют. Так и случилось.
Парижский резидент информировал Центр:
«На днях приезжает Туркул. 13-й его возьмет к себе. Оба они, как вы знаете, сила, с которой должны считаться. Нужно будет Туркула оставить в Париже.
Откроем, говорит 13-й, бензиновую лавку, все наши шофера у нас будут всё, что нужно, покупать. Это бесспорно. Нужно было бы такое предприятие нам субсидировать суммой до 800–1000 долларов, с тем, чтобы 13-й, Туркул и „Главное командование“ (то есть Шатилов и Миллер) тоже внесли по паю. 13-й думает, что „Главное командование“ не посмеет отказать, так как к нему еще ни разу за субсидией такая публика не обращалась.
На приезд Туркула Шатилов дал 1200 франков, он даст, вероятно, и на бензинную лавку немного денег, так как для него чрезвычайно важно иметь на своей стороне основную активную силу. И нам, мне думается, такое положение на руку. Сообщите вашу точку зрения. Если вы со мной согласны, пришлите на это дело до 1000 долларов».
Центр 10 мая 1931 года санкционировал операцию:
«Перевод Туркула в Париж мы одобряем. Что же касается взноса денег на открытие лавочки, то таковые можно будет внести лишь в том случае, если хотя бы небольшая часть денег будет внесена Туркулом или Шатиловым, дабы не обратить внимание соответствующих кругов на то, что деньги вносятся только со стороны 13-го, что может привести к нежелательным результатам.
