В 1938 году французское правительство выслало Ларионова в нацистскую Германию. В 1939 году он создал там Национальную организацию русской молодежи. В 1941-м в роли корреспондента газеты «Новое слово» поехал в оккупированный немцами Смоленск. Служил у генерала Власова в Русской освободительной армии. После разгрома Германии чекисты до него не добрались. Он дожил до преклонных дет и умер в Мюнхене…
Когда Плевицкая и Скоблин оказались в больнице, все увидели, как Миллер привязан к своим друзьям. Несчастье в определенном смысле пошло Надежде Васильевне и Николаю Владимировичу на пользу. Эмиграция сочувствовала певице и ее храброму мужу.
Еще 18 февраля 1935 года уверенный в себе Скоблин, кипя праведным гневом, подал рапорт Миллеру с просьбой передать рассмотрение дела Федосеенко в суд чести. Но это было даже излишним. Миллер ответил отказом, заявив генералу Витковскому, что у Скоблина «безупречная репутация». Николай Владимирович настаивал. 11 июня Миллер всё же приказал суду чести разобрать дело. Председателем суда назначил генерал-лейтенанта Стогова.
Николай Николаевич Стогов Первую мировую войну закончил начальником штаба Юго-Западного фронта. Вступил в Красную армию и был назначен начальником Всероссийского главного штаба. 13 апреля 1919 года его арестовали чекисты, подозревали, что он затеял антибольшевистский заговор. Стогов бежал к белым. Стал начальником штаба Кубанской армии. Был комендантом Севастополя в момент эвакуации Крыма. В 1930 году Миллер сделал Стогова начальником канцелярии председателя РОВСа. Кусонский являлся его заместителем.
Допросили свидетелей. 6 июля 1935 года суд признал «возведенные г. Федосеенко обвинения против генерал-майора Скоблина необоснованными и ничем не подтвержденными». 10 июля довольный Миллер написал Скоблину: «Примите от меня сердечные приветствия по случаю окончания этого неприятного для Вас, Надежды Васильевны и всех нас дела».
Но неприятности буквально подстерегали Скоблина и Плевицкую.
Сотрудник парижской резидентуры доложил Шпигельгласу 10 ноября 1935 года:
«Над 13-м навис „злой рок“: одна беда ползет следом за другой. На прошлой неделе у него украли машину. Увели ее около галлиполийцев. 13-й подозревает, что это дело рук туркуловской банды. Был он этим случаем сильно удручен, но понемногу успокоился. Машина застрахована, и ему, очевидно, возместят ее фактическую стоимость.
Теперь недостает, чтобы у меня сперли машину. Я решил устроить в ней потайной замок к контакту, всё же меньше шансов, что ее сопрут. Ну и дела!»
С Туркулом советская разведка здорово промахнулась. Пути Скоблина и Туркула разошлись. Антон Васильевич, охваченный желанием свергнуть руководство РОВСа и взять власть в свои руки, превратился в вождя радикалов. В этом качестве он напрочь раздружился со Скоблиным и, как считали разведчики, делал ему всякие гадости.
В Париж ушла еще одна шифровка, а в личное дело Скоблина положили короткую справку: «Дуче сообщено, чтобы он обратил внимание на вновь начавшийся разговор о материальном положении 13-го, источниках его дохода и пр. (ИНД от 11 февраля), а также необходимо подготовить 13-го к возможному объяснению и предложить ему войти в рамки бюджета с таким расчетом, чтобы получаемое от нас содержание не проявлялось для посторонних».
Шпигельглас быстро ответил Центру:
«Финансовая сторона 13-го меня не беспокоит. У 13-го всё подсчитано, сведены все его расчеты, начиная чуть ли не с 1922 года. У него должны быть в сейфе деньги, акции или ценные бумаги.
Чтобы показать Миллеру и только Миллеру, а не подпоручикам Ивановым, с какими деньгами она (Плевицкая. — Л. М.) возвращается из турне, я купил здесь к тем леям, какие 13-й привез с собой, еще 100 000 лей (это 8000 франков). Пакет солидный, мы показали Миллеру, потом произвели обмен на франки. Потеря ничтожная. Я считаю нужным купить на 25 000 франков (минимум) — ценных бумаг (скажем, французскую ренту) и положить их в сейф 13-го (у него есть в банке сейф).
Я прошу вас разрешить мне самостоятельно распоряжаться железным фондом во всех случаях, когда я по ходу дела вижу необходимость производить денежные комбинации. Ведь в самом деле опыт показал, что я деньгами не швыряюсь — раз, что в моих же интересах — быть сугубо осторожным — два, что запросы по телеграфу не всегда для вас понятны, ибо исчерпать по телеграфу все „за“ и „против“ невозможно, — три.
Наконец, с точки зрения оперативной, мой железный фонд должен быть эластичным, он должен служить нашему делу, в противном случае он превращается в мертвый груз, который, пожалуй, безопаснее хранить у вас, чем у меня».
Но откуда в Центре вообще узнали, что руководство РОВС проявляет нездоровый интерес к материальному положению Плевицкой и Скоблина? И что означает аббревиатура ИНД, которая всё чаще стала встречаться в шифропереписке парижской резидентуры с Центром? Это длинная история, связавшая Плевицкую и Скоблина с еще одним видным в эмиграции человеком.
Окороков, «Ветчинкин» и Третьяков
Можно предположить, как изумились бы не только деятели русской эмиграции, но и многие видные парижане, узнай они тогда, что Сергей Николаевич Третьяков работает на советскую разведку. Третьяков! Крупнейший российский промышленник, до Октябрьской революции — один из бесспорных лидеров московских деловых людей, министр Временного правительства, министр в Сибирском правительстве адмирала Колчака… В первые годы эмиграции эта фигура была заметнее Плевицкой и Скоблина. Но постепенно он отошел в тень. Устроиться на чужбине он не смог. Мучительно искал выхода. И нашел.
Началось всё с того, что в мае 1929 года сотрудник парижской резидентуры провел конспиративную встречу с агентом по кличке «Ветчинкин». Отчет 10 мая отправил в Иностранный отдел:
«На днях я лично встретился с „Ветчинкиным“. Говорил с ним о его работе по освещению Торгпрома и кругов бывших промышленников. Кое-какие возможности у него намечаются. Подробный доклад он представит следующей почтой.
„Ветчинкин“ сообщил, что Третьяков, заместитель председателя Торгпрома, отошел сейчас от деятельности в Торгпроме, так как последний не имеет средств его оплачивать. Причем из имевшихся с ним разговоров у „Ветчинкина“ сложилось впечатление, что Третьякова можно завербовать. „Ветчинкину“ мы дали 40 американских долларов».
После этой беседы в судьбе Сергея Третьякова наступил переломный момент, определивший всю его последующую жизнь и раннюю смерть.
В Москве в Иностранном отделе составили справку о Третьякове:
«Пользуется хорошей репутацией в русских торгово-промышленных кругах и главным образом по своему прошлому. Является представителем Союза в различных общественных организациях. Служит для связи Союза с французскими правительственными и общественными учреждениями, так как безукоризненно владеет французским языком, и еще в Петербурге в период Временного правительства по личному поручению Керенского находился в связи с французской военной миссией.
Его жена, Наталия Савишна Мамонтова, разошлась с ним и живет в настоящее время с Расторгуевым. Она располагает некоторыми средствами, принадлежащими ей лично, и имела в своем распоряжении бриллиантовый фонд, совместно с мужем.
