Генералы были недовольны Евгением Карловичем Миллером. Он не пользовался таким же авторитетом, как его предшественник Кутепов, и ему не хватало характера для того, чтобы держать подчиненных в узде.
Советские разведчики тоже не считали Миллера сильной личностью. Он избегал конфликтов, конфронтации, выяснения отношений, боялся ссориться с людьми и не увольнял людей, которые ему самому доставляли массу неприятностей. Вообще Миллер больше думал о подрастающем поколении эмиграции. Считал своим долгом сделать так, чтобы эмигрантская молодежь на чужбине получила достойное образование.
Первоначально пассивность Миллера советскую разведку вполне устраивала. Но в Москве происходили большие перемены. В июле 1934 года был создан общесоюзный Наркомат внутренних дел. В передовой статье, посвященной его созданию, «Известия» писали, что создание НКВД означает, что «враги внутри страны в основном разгромлены, что возрастает роль революционной законности». Но главный редактор «Известий» Николай Иванович Бухарин сильно ошибался. НКВД обнаружил еще больше врагов, чем ОГПУ.
Оперативные отделы вошли в Наркомат внутренних дел в составе Главного управления государственной безопасности. Руководство наркомата требовало от внешней разведки жесткости и активности. Тогда и возникла идея о том, что, возможно, стоит избавиться от Миллера.
Бывшие приближенные Кутепова, люди, ставившие первоочередной задачей террор внутри Советского Союза, были недовольны Миллером. Его считали слишком старым, нерешительным и безынициативным, склонным к кабинетной работе и неспособным руководить столь крупной организацией. Кутеповская идея налаживания контактов с антисоветски настроенными командирами Красной армии не умирала.
Писатель Николай Алексеевич Раевский, который жил в Праге, 5 июля 1934 года записал в дневнике слова, сказанные вдовой генерала Брусилова одному из эмигрантов («Литературная газета», 9 марта 1994 года): «Покойный генерал под личиной видимой лояльности будто бы подобрал на ответственные места приемлемых для советских властей антисоветских по существу людей, при помощи которых он будто бы хотел в удобный момент произвести переворот».
Считалось, что Брусилов был предан советской власти. Когда генерал умер, его вдове разрешили уехать за границу. В Праге она в узком кругу рассказывала, что ее муж быстро разочаровался в советской власти.
Иногда молодые генералы высказывали свое недовольство вслух.
Третьяков передал Шпигельгласу запись разговора на повышенных тонах, который эти генералы вели в кабинете Миллера. Информацию сочли настолько важной, что в Москве составили спецсообщение для руководства Наркомата иностранных дел:
«22 февраля с. г. без предупреждения к ген. Миллеру явилась группа командиров отдельных воинских частей РОВС во Франции.
Командиры частей вручили ген. Миллеру меморандум, суть которого сводится к следующему: к моменту похищения ген. Кутепова главное командование РОВС обладало громадным моральным престижем и, кроме того, имело крупные средства. Последние годы жизни Кутепова ознаменовались активной борьбой с большевиками.
Теперь у главного командования авторитета нет, а борьба не ведется. РОВС не имеет никакой политической линии и потому уже давно потерял среди эмиграции всякий престиж. В меморандуме предлагается провести реорганизацию РОВС. В противном случае лица, подписавшие этот документ, выйдут из организации».
Тринадцать старших начальников РОВСа (тон задавали Туркул, Скоблин и Фок) выступили и против Ивана Егоровича Эрдели, начальника 1-го отдела РОВСа, требовали его отставки. Но Миллер их требования отклонил. Когда-то Эрдели и Миллер вместе служили в лейб-гвардии Гусарском полку его величества.
Жертвой генеральского бунта неожиданно стал Сергей Третьяков.
Генералы готовили меморандум втайне от Эрдели. И попросили Миллера дать честное слово, что он никому о меморандуме не скажет. Но на следующий день после встречи генералов с Миллером в газете «Последние новости» появился отчет! Без подробностей, но вполне точный. Генералы предположили, что редакцию через своих людей оповестил Эрдели.
Но от кого он обо всём узнал?
Полковник Бурлаков нашел ответ. Он подал генералу Фоку рапорт с требованием: а) расследовать, нет ли среди командиров предателей, б) провести техническое исследование кабинета Миллера с целью установить, нет ли скрытых микрофонов.
Полковник Глеб Васильевич Бурлаков когда-то служил в Алексеевском артиллерийском дивизионе, а в Париже руководил французским отделением Союза галлиполийцев и работал сборщиком стартеров на автомобильном заводе «Ситроен».
Миллер, правда, не придал значения рапорту Бурлакова, счел его предположения смехотворными. Сказал, что к нему до появления газетной статьи наведался адмирал Кедров, спрашивал: правда ли, что генералы требуют реформ внутри РОВСа?
— И до него, значит, дошли какие-то тревожные слухи, — снисходительно заметил Евгений Карлович.
Но другие генералы не разделяли его уверенности. Мысль о тайном микрофоне их не оставляла. И записывая все эти разговоры, Третьяков, должно быть, испытывал в тот момент только одно желание: немедленно бежать.
Шпигельглас докладывал в Центр:
«„Иванов“, принявший это заявление Бурлакова по ИНД, проявил все признаки полнейшей растерянности. Он — трус, нервничает невероятно, требует денег про запас, на случай побега, потерял или теряет способность владеть собой.
13-й подтвердил всю запись ИНД по этому вопросу и считает необходимым безотлагательно навести командиров на мысль о предательстве Эрдели. В противном случае, он говорит, Миллер под их давлением может согласиться на технический обыск своего кабинета.
Получасовой обыск микрофон обнаружит, по проводам дойдет до „Иванова“.
Но нельзя сейчас ломать ИНД. Проникнуть ночью в кабинет Миллера, ломать ночью карнизы под полом — провал обеспечен и неминуем».
Что же делать?
Изобретательный Сергей Шпигельглас искал способ отвлечь внимание генералов от идеи поиска тайных микрофонов. Обдумывал разные варианты. Скажем, позвонить от имени некоего сотрудника газеты «Последние новости» Фоку и сказать, что это Эрдели рассказал редакции о встрече в кабинете Миллера и о генеральском меморандуме.
Шпигельглас доложил о плане Центру:
«Выждем, какие будут результаты. В случае если бы Миллер начал поиски микрофона: убрать всю аппаратуру. Миллер не посмеет громогласно заявить о микрофоне, если б даже он его нашел.
Если б он, однако, посмел заговорить, если он заподозрит „Иванова“ — явиться к Миллеру и сознаться в том, что микрофон был установлен по прямому распоряжению самого Эрдели, что запись велась в двух экземплярах: один для Эрдели по использованию его против Миллера на овладение РОВСом в пользу Деникина. Что деньги на эту музыку поступили от Деникина. Второй экземпляр передавался „Иванову“, чтобы в будущем „Иванов“ имел возможность написать книгу о РОВСе.
