Летом 1964 года член президиума ЦК и председатель Комитета партийного контроля Николай Михайлович Шверник представил результаты Хрущеву. Это объемный документ, основанный на всех материалах, которые в тот момент были найдены в советских архивах. «Дело Тухачевского» пересматривалось и в новой России президентской комиссией по реабилитации под руководством бывшего члена политбюро академика Александра Николаевича Яковлева.
Ни на одной странице этого многотомного дела нет и упоминания о том, что следствие в 1937 году располагало таким важнейшим доказательством, как «досье Тухачевского» из немецкого Генштаба. И в архивах нет и следов «папки Гейдриха».
Само предположение о том, что машина репрессий нуждалась в доказательствах, свидетельствует о непонимании сталинского менталитета. Да разве для проведения гигантской чистки армии Сталин нуждался в немецких подсказках? В разгар Большого террора армия не могла избежать судьбы, уже постигшей всё общество…
Но имя Скоблина во второй половине 1930-х годов замелькало в сводках различных спецслужб. Это было опасно и для него, и для Плевицкой. Они и не подозревали, что оказались в центре очень сложной интриги.
Увлечение фашистскими идеями не обошло и лидеров белой эмиграции. Петр Струве писал в декабре 1925 года: «Как бы критически ни относиться к фашизму, к его отдельным проявлениям и приемам, — он есть спасительная, даже для демократии, реакция против коммунизма, он есть великое охранительное движение, сильное и замечательное тем, что консервативные соки и силы оно ищет и извлекает из народных глубин».
Через полтора года Струве отметил: «Фашизм — крупное духовно-политическое явление. Он очаровывает и зачаровывает».
Приход Адольфа Гитлера к власти в Германии пробудил надежды у некоторой части русской эмиграции.
Четырнадцатого апреля 1933 года парижская резидентура советской разведки передала в Центр:
«Писатель Иван Лукаш предполагает подать Гукасову проект о действиях эмиграции в связи с настоящим политическим моментом в Германии. Его мысль состоит в том, чтобы командировать к Хитлеру кого-либо из военных молодых генералов (говорит о 13-м) или общественных деятелей, знакомых с германской ситуацией, дабы уговорить Хитлера на образование в Германии международного добровольческого корпуса исключительно для борьбы с коммунизмом. Если бы в какой-либо стране обозначилось бы коммунистическое движение, то двинуть туда этот корпус.
Корпус должен состоять из нескольких соединений, причем русское соединение должно составлять главное ядро корпуса и быть под командой молодых генералов, прошедших Гражданскую войну. Лукаш считает, что создание такого корпуса возможно именно теперь. А раньше или позже нельзя будет и поднять этого вопроса. Всё будет зависеть, как преподнести Хитлеру это предложение».
Десятилетием ранее, в июле 1922 года, страстный германофил бывший донской атаман Краснов призвал генерала Врангеля готовить военный поход с помощью Германии. Петр Николаевич ответил так: «Я неоднократно говорил и писал, что мне хоть с чертом, да за Россию. Однако в моем понимании этот черт отнюдь не должен был в вознаграждение за свои услуги получить возможность оседлать Россию… Германцы преследуют одну цель — обратить русский народ в навоз для удобрения германского племени».
Не все были столь же брезгливы.
С лета 1922 года представителем Врангеля в Берлине стал Алексей Александрович фон Лампе. Он участвовал в войне с Японией, окончил Академию Генштаба. Накануне революции служил в штабе 18-го армейского корпуса. Присоединился к Белому движению, руководил оперативным отделом штаба Добровольческой армии.
В эмиграции он подрабатывал на киностудии статистом и консультантом на съемках фильмов о России. С Кутеповым у него отношения не сложились. Зато Миллер, когда возглавил РОВС, поддержал фон Лампе. Предложил ему взять на себя тайную работу. Тот отказался:
— Террористом никогда не был, конспирацией не занимался и учиться этому не хочу.
В 1933 году умерла от туберкулеза легких девятнадцатилетняя дочь фон Лампе. Нацисты, придя к власти, эмигранта из России посадили в тюрьму. Но быстро выпустили. Фон Лампе решил с ними сотрудничать. Его прапрадед приехал в Россию из Германии при Наполеоне. Семья обрусела, его отец стал жандармским полковником. Сам Алексей фон Лампе немецкого не знал, выучил в эмиграции.
Двадцать шестого октября 1933 года фон Лампе доложил Миллеру:
«Я вошел в частные переговоры с представителем соответствующего учреждения Германской Национал-Социалистической партии по вопросу о совместных действиях против большевиков… Мне пока не ясно, в какой степени руководящие круги партии заинтересованы в этом вопросе, но считаю совместную работу между нами и национал-социалистами настолько естественной, что охотно пошел на переговоры».
Военная эмиграция искала контакты с нацистской Германией, и в Москве об этом хорошо знали.
Вот один из документов разведки, разосланный руководителям ведомства внутренних дел — наркому Генриху Григорьевичу Ягоде, его заместителям Якову Сауловичу Агранову и Георгию Евгеньевичу Прокофьеву, начальникам особого отдела (контрразведка в армии) — Марку Исаевичу Гаю, секретно-политического (борьба с враждебными политическими партиями) — Георгию Андреевичу Молчанову, экономического (борьба с диверсиями и вредительством в промышленности) — Льву Григорьевичу Миронову, оперативного (охрана политбюро, наружное наблюдение, аресты и обыски) — Карлу Викторовичу Паукеру и начальнику Главного управления пограничной и внутренней охраны Михаилу Петровичу Фриновскому. Через несколько лет их всех расстреляют.
«Совершенно секретно
НКВД СССР
Главное управление государственной безопасности
Иностранный отдел
СПЕЦСООБЩЕНИЕ
1. т. Ягоде
2. т. Агранову
3. т. Прокофьеву
4. т. Гай
5. т. Молчанову
6. т. Миронову
7. т. Паукеру
8. т. Фриновскому
9. Начальникам оперативных отделов
Иностранным отделом ГУГБ получены сведения, что генерал Миллер в беседе сообщил своему заместителю адмиралу Кедрову, что при свидании с немецким журналистом он указывал последнему, что Германия может справиться с ненавистным ей коммунизмом коротким ударом по большевистской головке.
Если Германия изберет этот путь борьбы, вся эмиграция будет на ее стороне, больше того — пусть Германия дает средства, эмиграция даст необходимый людской материал… В данный момент РОВС должен обратить всё свое внимание на Германию, это единственная страна, объявившая борьбу с коммунизмом не на жизнь, а на смерть».
Не все так думали. Еще до войны эмигранты разделились на тех, кто был готов союзничать с Гитлером, и на тех, кто считал это невозможным.
Антон Иванович Деникин верил, что Россия восстанет против большевиков и он сможет вернуться домой. Но возражал против участия русских людей в иностранной интервенции. В конце 1933 года он обратился к эмиграции: «Не цепляйтесь за призрак интервенции, не верьте в крестовый поход против большевиков, ибо одновременно с подавлением коммунизма в Германии стоит вопрос не о подавлении большевизма в России, а о „восточной программе“ Гитлера, который только и мечтает о захвате юга России для немецкой колонизации. Я признаю злейшими врагами России державы, помышляющие о ее разделе. Считаю всякое иноземное нашествие с захватными целями бедствием. И отпор врагу со стороны народа русского, Красной армии и эмиграции — их долгом».
